Unknown - Перерыв на жизнь (СЛР, 18+) :: Дамский Клуб LADY

Гера, подыгрывая ей, выдвигается из проема дверей в прихожую, распрямляется, шире разворачивает плечи. Тонкий

свитер плотно обтягивает его тело, подчеркивая физическое совершенство и развитость мускулатуры.

— Лариса, что мы, правда, в дверях застряли, — прерывает отец этот молчаливый обмен взглядами.

Рада тайно усмехается. Мать столько раз говорила о такте и хороших манерах, а сейчас ведет себя в высшей степени

бестактно, так неприкрыто внимательно рассматривая Артёма. Хотя, черт возьми, она и сама, когда его полгода назад

увидела, стояла с открытым ртом и жадно искала в нем что-то знакомое и родное, что-то от того мальчика. Не нашла.

— Да куда ж я теперь от мужа денусь. Муж и жена — одна сатана. Я здесь, и он здесь, — легко пожимает плечами, берет из

рук отца пальто и убирает в шкаф.

— Правда? — переспрашивает отец и переводит взгляд на Гергердта.

— Угу, все по закону у нас, по российскому гражданскому, — подтверждает он, — с чем нас и поздравляйте.

— Ну, что ж, ваш сюрприз получился куда лучше, — несколько растерянно улыбается Дружинин, но от этого не менее

радостно. — Это прекрасная новость. Разве есть для отца большее счастье, чем знать, что дочь нашла… свое счастье. Ох,

что-то не получается у меня со словами, так все неожиданно…

Вместо того, чтобы и дальше придумать что-то пафосно-цветистое, отец обхватывает плечи дочери одной рукой и крепко

стискивает, только Лариса Григорьевна стоит с каменным лицом и никак не найдется, как реагировать и чем ответить.

«Каменное лицо», к слову, прилично краснеет, хотя по-прежнему не выражает никаких особенных эмоций.

— Предложил бы отметить это дело, но я за рулем, — говорит Артём.

— Я тоже. Да и неуместно это будет вот так. Давайте день выберем и место, хорошо?

— Выберем. И место, и время, — миролюбиво соглашается Гера, понимая, что вряд ли они в ближайшие дни условятся о

подобной встрече.

Лариса Григорьевна, наконец, оживает, нервно стягивает пальто, между делом убивая мужа взглядом.

— А когда вы?.. Когда же вы это решили-устроили? — Вячеслав Игоревич отступает в сторону кухни, и все тянутся за ним.

— Двадцать шестого сентября мы зарегистрировались, папа.

— Что?! — не выдерживает мать. — Ты шутишь? — Изумлению Ларисы Григорьевны нет предела.

До этого Гергердт полагал, что выражение «позеленеть от злости» весьма образное. Ошибся. Такое бывает. Такое

происходит прямо у него на глазах — цвет лица тещи теперь становится каким-то землистым.

— Паспорт показать? Разве таким шутят, мама? — смеется Рада и выходит из кухни.

Проходя мимо мужа, она чуть касается ладонью его спины, словно хочет набраться от него спокойствия. Вообще, все не так

уж и плохо, отец своим присутствием очень смягчает обстановку, при нем мать всегда ведет себя более сдержанно.

Дружинин вдруг тоже уходит, оставляя Гергердта наедине со своей женой. Ларису Григорьевну явно коробит такое

стремление мужа уединиться с дочерью.

Кончиками пальцев она касается спинки стула, собираясь грациозно присесть, и тогда Гергердт резко подается к ней,

вполголоса говоря то, что хотел сказать с того момента, как увидел ее на пороге квартиры:

— Если ты сейчас скажешь хоть что-нибудь, что расстроит или рассердит мою жену, я тебя придушу. Мне плевать, кто ты.

Если Рада расстроится или разволнуется, я тебя придушу на месте. Это понятно?

Дружинина вздрагивает, впиваясь в его лицо бесцветным взглядом. Но глаза ее быстро теряют равнодушие, наполняясь

страхом, смешанным с презрением. В том, что Гергердт на что-то такое способен, она не сомневалась никогда. Его выпад

только доказывает ее правоту, а муженек дочери даже не пытается казаться лучше, чем есть на самом деле.

Он муж ее дочери!

Женщина еле сдерживается, чтобы не скривиться и яростно терзает память, вспоминая хоть какой-нибудь разговор с Радой,

в котором что-то было бы сказано о свадьбе или регистрации.

Как это все походит на дешевый фарс! Муж и жена! Кольца! Какое двадцать шестое сентября? Что за бред? Какой

сентябрь? Рада еще в октябре жила здесь, в этой квартире.

И он, ублюдок, еще ждет ее ответ!

— Даже не сомневаюсь, — сквозь зубы говорит она.

— И это правильно. Ты всю жизнь будешь делать вид, что безумно счастлива за дочь, поняла? Всю оставшуюся жизнь ты

будешь притворяться, что до одурения рада, что она вышла за меня замуж. Потому что я никуда не денусь, ясно тебе? — Он

придвигается к ней вплотную, говорит прямо в лицо, нагло нарушая личное пространство. Он своей открытой агрессией

сминает ее волю. Дружинина задерживает дыхание, застывая испуганным кроликом, и начинает мелко дрожать. — Можешь

спросить у меня что-нибудь. Один раз. Один вопрос, — предлагает Гергердт и отступает, точно разрешая ей собраться с

мыслями.

— Ты знаешь? Про нее? — обтекаемо и без подробностей интересуется она. Если Гергердт в курсе той трагедии, он поймет.

Если не поймет, то так тому и быть.

— Знаю, — с непонятной улыбкой отвечает он.

Лариса Григорьевна вдруг начинает часто и нервно кивать, будто сраженная болезнью Паркинсона. Сползает с

аристократичного лица высокомерная маска, оставляя женщину неприкрыто живой, вмиг лет на десять постаревшей и

несчастной. Даже косметика на этом другом лице будто выцветает, щеки сереют, а глаза становятся влажными, как у

потерявшегося щенка. Потом она быстро вздыхает, злясь, что показала слабость свою перед Гергердтом, и силой воли

старается снова натянуть на себя непроницаемый вид, хотя с таким же успехом можно пытаться укрыться прозрачным

целлофаном. Отходит к окну, останавливается перед ним, обернувшись спиной. Конечно, не панорамой открывшегося вида

Лариса Григорьевна собирается любоваться. Буквально на глазах она снова превращается в железную леди. Распрямляет

плечи, тянется затылком вверх. Каменеет спиной.

Артём теряет к ней интерес и задумывается, чего Рада так задерживается. Слишком долго ее нет, учитывая, что всего-то

нужно вытащить из сумочки паспорт.

Он оставляет Ларису Григорьевну, идет в спальню, но не заходит туда, из прихожей видя, что Рада стоит посреди комнаты,

обнявшись с отцом. Тот держит ее за плечи и гладит по голове, и что-то очень тихо говорит. Гера не слышит, да и не

пытается, не мешает, снова оставляя их вдвоем.

Через минуту Рада приносит на кухню документ, подтверждающий регистрацию брака. Но Ларисе Григорьевне это уже не

нужно.

— Верю-верю, — рассчетливо-аккуратно улыбается она, точно боится улыбнуться слишком широко или, наоборот, — улыбку

недотянуть. — Ну, что ж, — картинно вздыхает, — Вячеслав, тогда не будем задерживать молодых. Пусть решают свои дела,