Роберт Грин - 48 законов власти

Жозеф Фуше начинал в качестве неприметного учителя школы-семинарии и провел более десяти лет (1780-е годы), переезжая из города в город и обучая математике мальчиков. При этом он не отдавал себя церкви без остатка, не принимал священнического сана — у него были более грандиозные планы. Он терпеливо дожидался своего мига удачи.

Когда же в 1789 году грянула Великая французская революция, Фуше решил, что настала пора действовать: он снял сутану, отрастил длинные волосы и примкнул к рево­лю­ционерам. Он сделал то, к чему призывал дух времени. В такой решающий момент не вскочить на отплывающий корабль означало бы для него катастрофу. Фуше успел на корабль: став другом вождя революции Робеспьера, он быстро упрочил свое положение в рядах восставших.

В 1792 году Фуше был избран представителем города Нанта в Национальный конвент (созданный в тот год с целью отработки новой конституции Французской республики).

Прибыв в Париж, чтобы занять место в Конвенте, Фуше обнаружил, что между умеренными и радикалами-якобинцами имеются серьезнейшие разногласия. Фуше чувствовал, что в перспективе, скорее всего, не победит ни одна из сторон. Власть редко удается удержать тем, кто начинал революцию, как и тем, кто поддержал и продолжил ее. Власть переходит к тем, кто приводит ее к окончательному завершению. Именно к этой стороне и хотел примкнуть Фуше.

Он обладал удивительным умением безошибочно выбирать нужный момент. Он начал как умеренный, поскольку умеренные тогда были в большинстве. Когда же подошло время решать, казнить или помиловать Людовика XVI, он увидел, что люди жаждут заполучить голову короля, и от­дал свой голос, который оказался решающим, за гильо­ти­­нирование. С этой минуты он превратился в радикала. Но в Париже напряжение достигло предела. Он, предвидя, что тес­но консолидироваться с одной из фракций может быть небезопасно, получил должность где-то в провинции, чтобы воспользоваться этой возможностью и пересидеть в глубинке напряженное время. Через несколь­ко месяцев он получил назначение на должность проконсула в Лион, где сквозь пальцы смотрел на расправы над десятками аристо­кра­тов. В определенный момент, однако, он призвал остано­вить убийства, почувствовав, что настроение в стране ме­ня­ется, и, несмотря на всю кровь, уже обагрившую его руки, граждане Лиона приветствовали его в качестве спа­си­теля от ужаса, получившего впоследствии название «террор».

До сих пор Фуше блестяще разыгрывал свои карты, но в 1794 году его старый друг Робеспьер призвал его в Париж, чтобы предъявить счет за деятельность в Лионе. Робеспьер был главной движущей силой террора. По его приказу сотни голов летели с плеч, и казалось, что Фуше, которому он более не доверял, ожидает подобная участь. В последую­щие месяцы происходила напряженная борьба: в то время как Робеспьер открыто выступил против Фуше, обвиняя его в опасных амбициях и требуя его ареста, хитроумный Фуше действовал не так прямолинейно, заручаясь поддерж­кой тех, кто начинал уставать от диктаторской власти Робеспьера.

Фуше знал, что чем дольше продержится, тем больше недовольных граждан сможет привлечь на свою сторону. Необходимо было получить широкую поддержку, прежде чем открыто выступать против влиятельного и могущественного вождя. Фуше находил эту поддержку и среди умеренных, и среди якобинцев, играя на общем растущем страхе перед Робеспьером, — каждый боялся стать следу­ющим, кто попадет на гильотину. Все расчеты Фуше оп­рав­­дались, когда наступило 27 июля: Конвент выступил про­тив Робеспьера, выкриками не дав ему закончить обыч­ную длинную речь. Его арестовали, и спустя несколько дней в корзину гильотины упала голова не Фуше, а Робеспьера.

Вернувшись в Конвент после смерти Робеспьера, Фуше повел себя совершенно непредсказуемо: от него, как главы заговора против Робеспьера, ожидали, что он займет место среди умеренных, но, ко всеобщему изумлению, он снова сменил окраску, примкнув к радикальным якобинцам. Возможно, впервые в жизни он присоединился к меньшинству. Он ясно чувствовал скорое наступление реакции и понимал, что умеренные, которые казнили Робеспьера и сейчас собирались захватить власть, вскоре развернут новый виток террора, на сей раз направленного против радикалов. Таким образом, консолидируясь с якобинцами, Фуше связывал свое имя с жертвами, мучениками, каковыми им предстояло стать в близком будущем, то есть с людьми, которых объявят неповинными в тех бедах, что сотворили они сами.

Занять место в группе проигрывающих было, разумеется, очень рискованным гамбитом. Однако Фуше наверняка рассчитал, что ему удастся, избегая опасностей, исподволь влиять на общественное мнение и, настроив публику против умеренных, увидеть их падение. Так и случилось. Хотя в декабре 1795 года было приказано арестовать и гильотинировать Фуше, время для этого было упущено. Казни становились крайне непопулярны в народе, и Фуше еще раз пережил колебание маятника.

Власть перешла к новому правительству, Директории. Это, однако, было правление не якобинцев, а умеренных — но более умеренных, чем те, которые в недавнем прошлом возобновили политику террора.

Фуше, как радикалу, удалось сохранить жизнь, но пришлось уйти в тень. Долгие годы он терпеливо вел неприметное существование, не привлекая к себе внимания и дожидаясь, пока время сотрет из памяти людей неприятные чувства, связанные с ним. Затем он сблизился с Директорией и предложил себя в новом качестве: его страсть, сообщил он, это сбор секретной информации. Он стал платным осведомителем на правительственной службе, великолепно справлялся с работой и в 1799 году был вознагражден назначением на пост министра полиции. Теперь он не просто обладал властью распространять слежку на каждый уголок Франции, но и обязан был делать это по долгу службы. Нечего и говорить, что это безмерно усилило природный талант Фуше — способность без­ошибочно определять, куда ветер дует. Поэтому он вовремя определил новую тенденцию в обществе, связанную с именем Наполеона — дерзкого молодого генерала, в котором сразу же разглядел будущее Франции. Когда Наполеон инспирировал государственный переворот 9 нояб­ря 1799 года, Фуше притворился спящим. Он проспал целый день. За эту косвенную поддержку — ведь, в конце концов, в его должностные обязанности входило именно предотвращение военных переворотов — Наполеон оставил ему пост министра полиции при новом режиме.

В последующие годы Наполеон все более полагался на Фуше и доверял ему. Он даже присвоил бывшему революционеру титул герцога Отранто и одарил его немалым состоянием. Однако к 1808 году Фуше, всегда улавливавший ветер перемен, почувствовал, что Наполеон уже не на подъеме. Его война против Испании, страны, не представлявшей угрозы для Франции, была признаком потери чувства меры. Фуше, который никогда не оставался на тонущем корабле, вступил с Талейраном в заговор с целью свержения Наполеона. Хотя заговор и потерпел неудачу — Талейран был уволен, — Фуше оставили на посту, но держали на коротком поводке. Он стал первым сигналом растущего недовольства императором, который, казалось, терял власть. К 1814 году была проиграна масштабная война, и власть Наполеона рухнула.