Gradinarov - bratia

И он продолжил отгребать снег у входа в лавку.

Шмидт и Савельев поняли, первый разговор окончен. Рассчитались с каюрами, поблагодарили и начали снимать с нарт свои пожитки. Федор Богданович остановился у крыльца, посмотрел на лежащий ближе к левому берегу остров:

– Как он хорошо раздвоил Енисей! Михаил, как он называется? – спросил ученый Пальчина.

– Кабацкий! Летом здесь красиво! Хороша эта зеленая полоска земли среди енисейской воды! Видите, из ивняка появляются две собачьи упряжки? Силки куропачьи охотники проверяли. Наверное, добычу везут.

– Когда назад, в Потаповское? Или отдыхать будете?

– Сегодня. Олешек сменим у Хвостова, отоваримся у Сотникова, почту заберем у Герасимова – и домой. Вон Савелий Тапкин! – показал Михаил на третьего каюра. – Сейчас поедет к почтовику.

– Ну ладно! Удачно добраться домой! Может, осенью свидимся. – Федор Богданович пожал каюрам руки.

После бани гости сидели в горнице Киприяна Михайловича. Катерина хлопотала на кухне, вездесущий Санька мотался туда-сюда между кухней и горницей. Он подходил то к Шмидту, то к Савельеву. Внимательно всматривался в незнакомых людей. Федор Богданович взял и посадил на колени:

– Ну, давай знакомиться, постреленок! Как тебя зовут?

Сашка удивленно смотрел на Шмидта, потом обернулся к папе, будто спрашивая: «Вы не знаете как меня зовут?»

Киприян Михайлович подбодрил.

– Ты что, забыл, как тебя зовут? Скажи дяде!

Сашка покрутил головой, дернул Шмидта за бороду:

– Саска! Саска!

– Понял! Сашка! – он достал из кармана несколько карамелек и протянул: – Кушай, Сашок, это из самого Санкт-Петербурга. Если они еще вкус хранят.

Мальчик взял конфеты и, прижавшись к груди бородатого дяди, пролепетал:

– Пасибо!

– Кушай на здоровье, сынок! – ответил Шмидт. – Меня дядя Федя зовут, а его, – показал на Савельева, – дядя Вася.

Мальчик зажал конфеты, соскользнул с ног и с радостным криком: «Мама! Мама!» убежал на кухню.

Мирно тикали часы. Огромный обеденный стол заставлен закусками. Киприян Михайлович достал из резного буфета десятириковый, с квадратным дном, штоф с водкой и поставил на середину. Вошедшая Катерина озабоченно окинула взглядом сервировку, чуть передвинула вилки, чайные ложечки и чашечки из китайского фарфора.

– У меня все готово, дорогой Киприян Михайлович!

– Спасибо! С минуты на минуту должен прийти мой тесть, отец Даниил. – как бы оправдывался хозяин за задержку обеда. – А впрочем, давайте начнем!

И он потянулся к штофу Послышался скрип сенной двери, стук металлической защелки.

– Аким, встречай! По-моему, отец святой, – оживился хозяин.

Через некоторое время в горнице появился краснощекий священник. Сотников встал, протянув ему руку:

– Господа, имею честь представить вам настоятеля Дудинской Введенской церкви отца Даниила, в миру – Даниила Петрова Яковиненкова.

Священник перекрестился и протянул руку вставшим Федору Богдановичу и Василию Савельеву. Шмидт любезно пожал руку и поблагодарил за знакомство. Препаратор Савельев припал губами к длани священника.

– Что-то ты, отче, задержался?

– На твоей церкви был, Киприян Михайлович! Ремонт алтаря плотники заканчивают. Сегода, по большой воде, обещают отправить новую церковную утварь с позолотою.

– Ты, отче, следи, чтобы стены хорошо законопатили мхом, печки кирпичные с каминами переложили. А то зимой тепла не соберешь! Все в тундру уйдет!

– Я прошу, Киприян Михайлович, чтобы Стенька Буторин вел надзор за ремонтом, чтобы делали по совести. Он же твой приказчик.

– Будет Стенька в деле. Токмо он не приказчик, а старшина моих плотников. Церковь подновить прислала плотников Енисейская епархия. Совестливы ль они в работе, сам Бог ведает.

– Говорят, что уж не одну церковь довели до ума в губернии. И эту доведут, ладную да приветливую, – сказал отец Даниил.

– Дай Бог! Но стоять она должна не меньше века, чтобы люди помнили Киприяна и Петра Сотниковых.

– А кирпич откуда доставляете? Он же дорогой! – заинтересовался Шмидт.

– Кирпич уже лет десять лежит без главного дела. Как новую деревянную церковь освятили, старую сразу сломали: печь медеплавильную буду строить.

Шмидт и Савельев переглянулись. То ли верить, то ли принять слова купца за шутку.

Сотников уловил недоверие и подчеркнул еще раз:

– Да, именно медеплавильную печь. Но об этом позже.

Киприян Михайлович посмотрел на явно заскучавших гостей, которых толком и не разглядел. «Ладно, разгляжу, пока обедаем», – подумал и начал разливать водку в хрустальные чарки.

– Дорогие гости! Я поднимаю сярку, как говорят тунгусы, за вас! За вашу смелость, за то, что вы на время предпочли прекрасный Таймыр не менее прекрасному Санкт-Петербургу. Вы прибыли в наш край, чтобы помочь быстрее освоить бескрайнюю и богатую тундру! – Сотников поднялся с рюмкой. – За вас, господа!

Выпили стоя, выпили вдохновенно, ощутив искренность слов Сотникова. А хозяин, не дав угаснуть вдохновению гостей, налил по второй.

– Когда я говорил, заметил, что Василий воспринимал услышанное с чуть язвительной усмешкой. Мол, говори, казак, а искренности-то не хватает. Дак не примите это за словоблудие. Я действительно считаю за честь быть вместе с вами.

В эту минуту Аким занес и поставил на стол большую вазу с горкой стружек мороженой осетрины.

– Коль вы люди бывалые, начнем со строганины. Вот приправа, по-нашему мокало: перец, соль, уксус и томат, – предложил Сотников.

Он подошел к каждому и чокнулся:

– За вас и за удачу вашей экспедиции!

А отцу Даниилу пожелал быстрее завершить ремонт. Савельев встал и добавил:

– И за теплое гостеприимство хозяев сей холодной земли!

Выпили дружно. Чтобы снять у хозяев возникшее недоверие к Савельеву, Федор Богданович Шмидт сказал:

– Господин Сотников! Я прошу извинения за невольную гримасу моего препаратора, но к его лицу надо привыкнуть. Оно иногда непроизвольно выдает оттенки восприятия впечатлений в несогласии с головой. По службе он возится с трупами птиц и животных, потому его гримаса брезгливости перешла в гримасу язвительности помимо его воли. И он стал нередко страдать от неверного понимания его впечатлительности другими людьми. В работе же он человек надежный и хорошо знает свое дело.

– Ладно, Федор Богданович, привыкнем, не юродивый же он! – согласился священник.

Дальше за столом пошла размеренная, интересная для всех беседа, как бы проверка по делу.

– Что касаемо туши мамонта, Федор Богданович, я хочу вернуться к началу того разговора, что был накануне. У меня кусочек шкуры с длинной и жесткой шерстью, похожей на конский хвост. Я его положил в стеклянную пробирку со спиртом. Аким! Принеси-ка из чулана стекляшку с мамонтом!