Reshetko - Chernovodie

Талинин равномерно и неторопливо греб веслом. Обласок легко рассекал острым носом густую, настоянную на торфе и травах, воду. Мимо медленно проплывали заросшие крутояры, подмытые водой, обнажая ободранные глинистые бока. Частой паутиной свисали корни, выхлестанные ветрами и дождями, они блестели, словно кто нарочно покрыл их коричневым лаком. Опутав ветви ив, серыми шапками висели тяжелые гроздья хмеля. Изредка то с одного берега, то с другого срывалась утка, суматошно хлопая крыльями, заваливаясь на бок, она истерично крякала, пытаясь увести человека от выводка. Талинин улыбался, разгадывая нехитрую уловку матери-утки. На реке было свежо. Слабый ветер развел невысокую волну, которая ритмично била в бок обласка, иногда мелкие брызги, перелетев через борт, оседали на одежде. Правая нога участкового коменданта уже была мокрая. Несмотря на замокшую одежду, настроение у Талинина было отличное. Все запланированные поселки по Васюгану заселены, и это хлопотное дело – уже позади. Настроение ему не испортила даже стычка с местными жителями. Жаркий спор зашел из-за покосов, где особенно усердствовал местный житель Ефим Смуров.

– Я здесь десять лет живу: гривы на коровьем чворе отродясь были моими. Понавезли сюда всякую сволочь; имя же и покосы наши отдай! Обложили со всех сторон, ровно медведя в берлоге, а свою скотину и кормить нечем будет!

– Ты, Ефим, людей зря не сволочи. Не сладко имя и так, – вступил в разговор коренной васюганский житель, старик Гаранин. – Еще неизвестно, кто сволочи – они али, можить, другие!

– А че мне, молиться на них прикажешь? – Ефим со злости выматерился. – Скотину отобрали, теперь покосы собираются урезать. А жить как? Как оставшуюся коровенку с овцами прокормить?

– Прокормишь! – миролюбиво возразил старик Гаранин. – У тебя на огороде еще позапрошлогоднее сено стоит! Много ли одной корове надо!

– Ты че чужое считать собрался? Ты на себя посмотри – сколь тунгусишек обобрал! – рассвирипел Ефим.

У старика заходили желваки на скулах:

– Вот че, паря, я скажу тебе: не мели пустое. Я товаром с тунгусами рассчитывался. А щас в Сибпушнине че – порох да водка: вот и весь товар у нашей новой власти!

Шум около комендатуры все увеличивался. Одни держали сторону Ефима, другие – старика Гаранина.

Серафима Смурова, жена Ефима, пронзительно кричала:

– Это где же видано – хозяина с детьми из собственного дома выгнать и загнать жить в амбарушку!

– Правильно, нечего хоромы возводить! Тоже мне, умник нашелся! У всех избы, а у него – гли-ка – двухэтажный домина!.. – истошно орала другая. – Всем одинаково, всем поровну! Правильно совецкая власть делает, всех равняет!

– Это как – поровну?! – вплотную подступила к орущей бабе Мария Смурова, золовка Серафимы и бывшая хозяйка дома.

– А вот так – поровну, и все!

– Ах ты, шлюха паскудная!

– Сама паскудница!

И Мария схватилась за волосы противницы. Намертво вцепившись в волосы друг другу, дерущиеся женщины покатились по земле.

– Осподи, прости им, не ведают, че творят! – шептала сухонькая маленькая старушка, жена старика Гаранина. По ее доброму морщинистому лицу бежали слезы.

Иван и Ефим Смуровы с трудом растащили дерущихся женщин.

Талинин молча наблюдал за людьми, которые уже давно забыли, ради чего собрались на собрание. На лице коменданта мелькала злорадная улыбка:

«Лайтесь, лайтесь! – и про себя решил: – Завтра же поеду в шестой поселок к Сухову. Пусть немедленно сколотит бригаду на покос».

Незаметно пролетели пять километров. Талинин уже привык к обласку, легкой, долбленной из осины лодочке. Он сейчас не представлял, как на Васюгане можно обойтись без обласка.

«Без обласка отсюда не убежишь! – мелькнула у него мысль. – Если кто решится – пусть попробуют!» Вверху и внизу круглосуточно дежурят посты, обойти которые практически невозможно. Комендант довольно улыбнулся.

По реке потянуло горьковатым запахом дыма. Показался берег, покрытый плешинами – полянами вырубленных деревьев, разбросанными балаганами, крытыми побуревшей пихтовой лапкой – точно расчесанная короста с пятнами засохшей крови. Он невольно придержал резвый бег обласка, с интересом рассматривая открывшуюся картину поселения.

Талинин поймал себя на мысли, что увиденная картина, вызывала двоякое чувство. С одной стороны – невольную гордость. Он, Талинин, здесь – царь и бог. В его единоличной власти судьба людей, расселенных по Васюгану. С другой – постоянная тревога. Двадцать тысяч переселенцев на его плечах…

Разогнав обласок, он с тихим шипением врезался в прибрежный ил. Талинин вылез из обласка, разминая затекшие ноги. Берег был пустой, да и в лагере слышались редкие голоса.

– Держит порядок! – довольно пробормотал участковый комендант. – Посмотрим дальше! – Он медленно стал подниматься по пологому берегу в сторону палатки. Под таежным непродуваемым пологом было душно и жарко. Тело Талинина покрылось испариной. Он расстегнул воротник гимнастерки и снял с головы форменную фуражку.

Редкие обитатели поселка, маленькие дети и немощные старики, при виде человека в военной форме испуганно попрятались по своим балаганам.

– Опеть начальство пожаловало! – пробасил Федот Ивашов. – Одно только спровадили – другое нарисовалось! – Федот выпрямился во весь свой высокий рост, поглядывая на приближавшегося участкового коменданта. Побросали работу остальные бригадники – выжидательно смотрели.

Талинин обошел свежесрубленный дом, с удовольствием вдыхая бодрящий смолистый запах сосновой щепы. Подошел к бригадникам.

– Здорово, мужики!

– Здорово, начальник! – ответил за всех Федот Ивашов.

– Хорошо строите!

Бригада молчала…

– Где ваш комендант?

– В палатке, наверное, – пожал плечами бригадир и неопределенно мотнул головой. – Мы за ним не следим!

Почувствовав какую-то перемену в лагере (стихли голоса, прекратился стук топоров на строящемся доме), Сухов выглянул из палатки.

– Вот черт! – испуганно вырвалось у него. – Кажись, начальство пожаловало! – Он быстро прикрыл полог палатки. Растерзанная Мария приподнялась с топчана.

– Приберись, лежишь как колода здесь! Талинин приехал!

Глушакова вскочила на ноги, оправляя на себе юбку, суетливо заправляя кофту, затем попыталась застегнуть воротник, но трясущиеся пальцы никак не могли справиться с пуговицами.

– Шевелись ты, корова! – торопил ее растерявшийся любовник, потом взял за руку женщину и вытолкнул из палатки.

Мария выскочила на улицу и на выходе едва не сбила с ног подошедшего начальника. Она испуганно вскрикнула и, прикрывая рукой расстегнутую кофту, побежала в лагерь.

Оторопевший от неожиданности Талинин озадаченно смотрел вслед женщине, исчезнувшей за редкими деревьями. Он неопределенно хмыкнул и вошел в палатку.