Гомер - Одиссея. Песни IX-XII

Корабли крепкопалубные достигли берега,
тогда на приставших судах спустили парус
и вышли на землю, возле морского прибоя,
спать улеглись в ожиданьи божественной Эос.
Розовым проблеском ранняя Эос явилась.
Изумленные, мы кружили повсюду на острове.
Нимфы, дочери Зевса, эгидодержца,
подняли горных коз – угощение спутникам.
Мы вернулись и взяли кривые луки и копья
длинногнездные, разделились на три отряда:
бог даровал желанное бьющим добычу.
Из двенадцати судов пришлось на каждое
девять коз, а мне назначили десять.
Целый день до захода солнца мы сидели,
угощаясь сладким вином и обильным мясом.
На судах еще не иссякло, в избытке осталось
красное вино, ведь вместе мы наполнили
амфоры, разграбив священный город киконов.
Мы видели дым на близкой земле циклопов,
голосá различали, овечье и козье блеянье.
Когда опустилось солнце и настала темень,
на берегу заснули, возле морского прибоя.
Розовым проблеском ранняя Эос явилась,
я собрал своих людей, говорил со всеми:
«Здесь оставайтесь, прочие верные спутники,
на судне своем отправлюсь, со своей командой,
здешний народ испытаю, что за люди,
надменные, свирепые, несправедливые, —
или радушные, богобоязненные в помыслах».
Я взошел на судно, призывая спутников
подняться на борт, отвязать кормовые канаты.
Тотчас взошли, и расселись возле уключин
рядами, и взбили веслами пенное море.
Достигли ближнего берега, увидели пещеру
высокую – возле самого моря, под сводами
лавров (большие стада, овечьи и козьи,
здесь ночевали), а рядом высокое надворье
обнесено стеной из наломанных глыбин,
рослыми соснами, дубами с обширной кроной.
Ночь проводил в пещере человек-громадина,
далеко выгонял стадá, в одиночку, избегая
других циклопов, знавший одно беззаконие.
На удивление скроен гигант, не ровня людям,
едящим хлеб, но подобен лесной вершине,
одинокой, вдали от других вершин вознесенной.
Я приказал, чтобы прочие верные спутники
остались там, затащив корабль на берег;
выбрал в дорогу двенадцать лучших спутников,
козий мех захватил с темно-красным, сладким
вином, которое Марон Эванфид пожаловал
в подарок, жрец Аполлона, защитника Исмара,
ведь мы защитили жреца с женой и ребенком,
из почтенья к нему (он живет в священной роще
Аполлона Феба). Жрец одарил превосходно:
семью талантами золота прекрасной выделки,
кратером из цельного серебра, и наполнил
сладким вином без остатка двенадцать амфор,
неразбавленным, божественным (не ведал
никто из рабов и служанок об этом напитке,
только жрец и жена, и ключница знали).
Когда они пили красное вино, медвяное,
двадцать мер воды на кубок винный
приходилось; кратер издавал блаженный запах,
сладостный – нельзя не пригубить напиток.
Я взял в дорогу огромный мех, наполненный
вином, и мешок со снедью (в сердце отважном
думал, что встретится дикарь неправедный,
облеченный мощью, не знающий законов).
Мы скоро вошли в пещеру, но не увидели
циклопа: он выгнал на пастбище тучное стадо.
Мы разглядывали всё подряд: корзины,
отягченные сыром; в загонах теснились ягнята
и козлики, разделенные: рожденные прежде —
в особом месте; в особом – рожденные позже,
сосуночки – отдельно. Ведра с надоями, чаши
крепкие – сосуды, истекавшие сывороткой.
Спутники сразу взмолились, просили жалобно
сыр захватить и вернуться обратно, и следом
из загонов пещеры к быстрому судну выгнать
козлят и ягнят, и отплыть по соленому морю.
Я не поддался (полезней было послушаться),
в надежде увидеть хозяина, получить подарок, —
горькая встреча предстояла спутникам.
Мы развели огонь, совершили приношение,
сидели, угощались сыром, в ожиданьи циклопа.
Он вернулся с пастбища, принес древесины
высохшей, неподъемную тяжесть к трапезе.
Древесину в пещере свалил, с великим грохотом.
Мы испугались, бросились в дальний угол.
Тучное стадо пригнал он в широкую пещеру,
гурт, который выдаивал, а самцы остались
снаружи, козлы и овны, на высоком надворье.
Поднял входной валун, установил в проеме,
громадный, который двадцать и две телеги —
добротные, четырехколесные – не сдвинут,
такой огромный валун он поставил на входе.
Расселся, подоил овец и блеющих козочек,
все стадо, как дóлжно, и подложил сосуночка
под каждую матку; заквасил в плетеных корзинах
половину белых надоев, убрал корзины;
другой половиной наполнил сосуды, чтобы
напиться после, во время вечерней трапезы.
Когда наконец поспешил завершить работу —
развел огонь, заметил нас и расспрашивал:
«Странники, кто вы? Откуда плывете по влажным
дорогам? Заняты делом или скитаетесь
по морю, словно пираты, которые странствуют,
головой рискуют, несут чужеземцам горе?»
Так он сказал; сердца сокрушились от страха
перед ужасным голосом и видом чудовища,
я обратился к циклопу с ответным словом:
«Мы ахейцы, унесенные из Трои натиском
разных ветров, над великою глубью моря.
Мы плывем домой, но неверным путем, неверной
дорóгой – таков, вероятно, замысел Зевса.
Заявляем гордо: мы – воители Агамемнона,
Атрида, чья поднебесная слава огромна,
он разграбил великий город (сколько народа
он погубил!), а мы, пришлецы, припадаем
к твоим коленям, одари гостей как хочешь,
сделай подарок, по законам гостеприимства.
Побойся богов, сильнейший, ведь мы – просители;
Зевс – он мстит за просителей и гостей, странно —
приимный, сопутствует гостю и держит в почете».
Так я сказал. Он ответил, жестокий в сердце:
«Глупый ты, странник (или приплыл издалёка),
велишь бояться богов, уклоняться от гнева.
Пренебрегают циклопы Зевсом-эгидодержцем
и богами блаженными – мы сильней намного;
ни тебя, ни спутников не пощажу (не пугает
Зевсова злоба), разве что сердце обяжет,
но скажи, чтобы ведать, где ты оставил корабль,
крепкий, далеко ли отсюда или поблизости?»
Так он меня испытывал, но я догадался,
многоумный, отвечал изворотливым словом:
«Корабль разломал Посейдон, земли сотрясатель,
швырнул на камни вашей земли, приблизив
к закраине (ветер из моря вынес корабль),
вместе мы спаслись от неизбежной смерти».
Так я сказал. Не ответил, безжалостный в сердце,
быстро поднялся; рукою, простертой к спутникам,
схватил двоих, размозжил, как щенков, о землю:
Читать дальше