Елена Асеева - Бой Святозара. Сквозь Пекло. Часть первая

Всю дорогу наследник страшно мучился от боли и потери крови, потому что заговоры лишь на время прекращали кровотечения и снимали боль. Святозар стоически переносил страдания и не показывал виду как ему тяжело продолжать путь не только верхом, но и вообще сам путь. А дней за пять до приезда к престольному граду он настолько ослабел, что чуть не упал с коня. Снежин, почувствовав, как плохо его хозяину, внезапно остановился, и благодаря этому Храбр и Стоян ехавшие рядом, успели подхватить сползающего с жеребца наследника.

Святозар очнулся на повозке, которой правил слуга Вячко, и куда его перенесли, уложив Храбр и Стоян. Все оставшуюся часть пути он провел уже в ней, дно повозки устлали соломой, а сверху положили укрывала, чтобы наследника во время дороги не трясло.

Святозар подъезжая к Славграду, попросился было сесть на Снежина, чтобы люд восурский не видел, как ему казалось, его в столь жалком состоянии, но отец был неумолим, и не позволил сыну сесть на коня. Он только поравнялся на своем Удальце с повозкой наследника, подъехав к ней с левой стороны, и пустив ее вперед колонны.

Так они и въехали в жилые пределы Славграда. Впереди повозка с наследником, подле правитель верхом на Удальце, а позади дружины и пешие вои. Народ ожидающий прибытия войска правителя Ярила и наслышанный о храбрости наследника, благодаря которой восуры не потеряли ни одного воина, благодаря которой ни один из воинов не был ранен, встречал победителей летними цветами, да злаками, так как на дворе стоял уже второй летний месяц грозник. Люди кидали цветы, да срезанные злаки на повозку наследника, а когда ожидающая дитя, беременная Белослава, положила на больную ногу Святозара громадный букет цветов, наследнику, стало так легко и чудесно на душе, от доброты и светлых лиц своего народа, от красоты наливающейся новой жизнью жены Стояна, что всякая мысль о том, что он жалок куда-то бесследно испарилась.

Приехав во дворец, Святозара ожидало еще одно, как ему показалось, неприятное событие. Отец перевел его из покоев, на втором этаже, в опочивальню матери, на первый этаж. Наследник, приведенный Борщом и Первушей и уложенный на ложе, оное раньше служило ложем матери, был не просто возмущен, он был вне себя, громко требуя перевести его в прежние покои. Правитель, пришедший в опочивальню, услышав крики сына, и в этот раз был неумолим, сказав наследнику, что пока тот не поправится, будет спать здесь.

– Отец, отец, – громким, раздраженным голосом говорил наследник. – Это покои матери, она здесь жила, я не хочу попирать ее память.

– Ну, что ты такое говоришь, – укладывая сына на ложе, успокаивающе молвил правитель. – Это просто опочивальня. И когда-то до смерти моего отца, она была опочивальней моей матери Радмилы, которая уступила ее моей супруге, твоей матери Доле, ожидающей появления на свет тебя и Эриха. А до того, как в этих покоях жила твоя бабка, в них жил мой дед… Нет, сынок, ты не попираешь память матери. Ты, мой мальчик, сейчас нуждаешься в покое, отдыхе и заботе, а находясь в этой опочивальне, будешь подле моих покоев и я всегда, по первому твоему зову, смогу прийти к тебе на помощь. Так, что укладывайся поудобней, закрывай глаза и спи, да не зачем тебе так тревожиться.

– А, когда, нога заживет, я перейду к себе, – все еще не соглашаясь с доводами правителя, спросил наследник. – Да, отец, перейду?

Правитель поднялся с ложа сына, и, погладив его по волосам, спокойным, негромким голосом добавил:

– Что ж, мальчик мой, когда нога заживет тогда об этом и поговорим.

Третий летний месяц серпень был в самом разгаре, когда рана на ноге Святозара зажила и затянулась твердым, широким рубцом. Наследник, так долго выздоравливающий и теперь наконец-то приступивший к своим обязанностям, пришел рано утром в тронный зал. Это было одно из самых больших помещений во дворце. Стены зала богато украшала стеклянная мозаика, с затейливыми рисунками природы, зверей, да птиц. Также как и в гриднице, в зале было два входа, через один, потайной, который поместился по правую сторону от трона, заходили приближенные и наследник, второй, парадный, через него в зал вступал правитель и вызываемые вельможи, воеводы, посланники других народов. Парадный вход охранялся двумя воинами: один из дружины правителя, второй из дружины наследника, но только во время приема в тронном зале. Почти посередине залы, на возвышении, стоял золотой трон, богато украшенный дорогими каменьями, на каковом и восседал правитель Восурии. Позади трона высились огромные в две сажени окна, украшенные разноцветными стеклами, а с двух сторон зала были расставлены широкие укрытые легкими коврами скамьи, на оных сидели вельможи и воеводы. Рядом с троном на низеньком табурете мостился писака, который записывал за правителем распоряжения в берестяную грамоту.

Наследник встал, как и положено, позади трона правителя, а когда в зал вошел отец заулыбался и засветился весь от радости и счастья. Однако этот день, наполнившийся с утра светом и теплом, и начавшийся так хорошо принес Святозару тяжкое разочарование и познание того, что путь его не пройден, а страдания и боль все еще впереди.

В этот день, который Святозар не забудет никогда, в тронном зале было много докладчиков: воевод и вельмож из разных городов великой Восурии. Первым на доклад пришел воевода Добромир из города Тишиполь, что находился на границе с землями неллов. Это был молодой, высокий и крепкий мужчина с темно-пшеничными волосами и бородой. Он был назначен воеводой в Тишиполь совсем недавно, и приезжая на доклад всегда дюже волновался, голос его дрожал и, чтобы справиться с волнением он часто прерывался, замолкал, а посем, бедственно вздохнув, точно на плечах его лежала какая-та невзгода, продолжал свой сказ. Но то, что он поведал сегодня, вызвало волнение не только у него одного.

Добромир рассказал о том, что недавно из Неллии на восурские земли бежали люди, и, придя в город Тишиполь к воеводе, просили у него помощи.

– Эх, правитель, – вздыхая говорил Добромир. – Видел бы ты их… Пришло их десятка три, с малыми детьми, сами худые, бледные… Смотреть больно, видно давно они ели, дети их так и вообще синюшные какие-то, все в болячках, да кровавых ранах… – Воевода тягостно передернул плечами и поморщился. – Помогите сказывают, а сами плачут, дайте приют, потому как нет никаких сил жить в Неллии. Ну, а, у меня как раз большак Гостяня из деревни Веселы, что значит недалече от Тишиполя, был. Он мне и говорит: «Тем летом мы с деревенскими лесочек вырубили, для поля, хотели еще ржи, да овса посеять, но посем передумали. Так там места этим пришлым как раз хватит, чтоб поселиться». Вот значит так, и порешили, и эти неллы поселились на тех землях. Но не прошло и месяца, как ко мне Гостяня прискакал и рассказал, что поселившимся пришлым деревенские помогли едой, одежой, привезли им материал для постройки изб, бревна значит, а они эти неллы сложили из бревен жрище… И когда деревенские к ним с чем-то пожаловали, то увидели, как эти нелюди собираются убить и принести в жертву юношу лет пятнадцати. Деревенские попытались отбить отрока, но их было двое, а неллов.. тех с десяток. Деревенским досталось, конечно, но они робята молодые, хоть и побитые, однако сил много, вернулись в Веселы рассказали все, взяли мужиков, ну и обратно к неллам. – Добромир, замолчал, подняв руку обтер лицо, с какового прямо-таки ручьями катил пот и вздохнув, добавил, – неллам крепко досталось от наших робят, крепко… Мужики так разгневались, что жрище сожгли.. сожгли, так как отрок, когда они пришли, был уже мертв. Гостяня мне сам рассказывал, что видел тело убитого мальчика, и внутренности они неллы с него достали, да на этот жертвенник положили и подожгли, а кровь его под жертвенник и вылили.