Дмитрий Захаров - Сады Адама

Голос менеджера наплывал из бездонной черноты, фальцет болезненно прикасался к обнаженным нервам.

Анна вдруг осознала, что она стоит посреди пустынного зала почти голая.

Полковник… Милый, доверчивый Петр превратился в неистовое чудовище! Он стаскивал одежду, рвал в клочья белье, голубые глаза, подернуты белесой пленкой страсти, на пунцовых губах выступила слюна.

– Господи! Что ты делаешь, Петя?! – она слабо противилась натиску. Некая часть здравого смысла шептала, что все происходящее – безумие! Еще мгновение, и они начнут совокупляться на глазах у страшного незнакомца в пустынном офисе. Под мерное стрекотание факса, не скрывая изъянов полной сорокалетней женщины! Но другая, плотски-извращенная, в чьи жилы просочилась жуткая вибрация, несущаяся из безжизненного черного ящичка, та часть, чья воля оказалось подавлена нервным жжением в бедрах, заставляла ее покорно обнажаться.

– Все самки во время течки одинаковы… – оскалил зубы менеджер. Он будто пересматривал старую, хорошо изученную киноленту. – Оestrus! Итак, прежде чем вы приступите к coitus pravo, следует закончить деловую часть нашей программы! – он протягивал огромное перо, с острого кончика стекала густая алая капля.

Полковник не глядя поставил широкий росчерк в углу листа. Менеджер протянул перо женщине. Руки у нее стали как ватные. Полковник мял ее груди железными пальцами, в следующее мгновение он покроет ее. Покроет как дешевую шлюху! Спинтрии…

Она много читала книг по истории. Древний Рим был ее конек. Где она слышала это слово? Яркая вспышка пронзила разгоряченную голову. Спинтрии! Ими расплачивались за особые услуги! Римская знать оплачивала такими монетами услуги уличных девок! Валюта проституток! На монетах обычно были отчеканены сцены половых актов. Адам Стоикус покупает их словно шлюх на рыночной площади!

– Нет!!! – закричала женщина, вырвалась из объятий полковника, и как была, голая бросилась к дверям. Свирепый Гарри растерянно смотрел ей вслед.

– Raptus! – процедил сквозь зубы Стоикус.

Петр бросился вперед, настиг ее в несколько шагов, сильным ударом сбил на пол.

Неслышно ступая, подошел менеджер. Он сжимал в пальцах ее брошь. Серебряную саламандру. Женщина закричала, но не от боли, смешавшейся с ненормальным вожделением. Она кричала от отчаяния и беспомощности, изо всех сил стискивая бедра, а в животе горел жаркий огонь.

– Зачем сопротивляться?!

Стоикус не спеша положил золотые спинтрии в мешочек, Анна успела увидеть рельефное изображение на одной из них. Молодую женщину содомирует огромный самец крысы. Менеджер поднял монету на свет, полюбовавшись блеском на сверкающем аверсе.

– Раньше так и было! Вы – весьма проницательны, донна! Но вы напрасно тратите силы на борьбу. Человеческая природа это различные комбинации страстей, так или иначе сводящиеся к трем базовым китам-монстрам являющихся прообразами ваших вожделений. Деньги. Секс. Власть. Я предлагаю вам как минимум два из них – Деньги и Секс. Берите! Отдавайтесь вашему полковнику, и я обещаю вознаграждение! Подпишите бумагу, и я тотчас оставлю вас вместе с волшебным ящичком! Вы только прикоснулись к ней, и это уже изменило вашу природу. Попробуйте, нажать на одну из кнопок, и вы столкнетесь с такими чудесами, что ни купить ни за какие деньги!

Полковник ослабил хватку. Одной рукой он придерживал Анну за плечи, другой нежно поглаживал грудь.

– Пошел к черту, ублюдок!

Лицо пришельца изменилось. Губы втянулись в ниточку.

– Ну что же… – медленно проговорил он. – Если ты этого хочешь, сучка!

В его пальцах сверкнул маленький кривой кинжал. Он быстро присел, и полоснул лезвием по запястью. Женщина тихо вскрикнула, полковник сжался всем телом, будто это ему нанесли рану. Стоикус открыл чемоданчик, и бережно извлек оттуда огромную черную крысу. У грызуна безвольно свисали маленькие лапки, похожие на детские ноготки, длинный розовый хвост прижат к голому животу.

Поперхнулся и замолк неугомонный принтер. Замерли часы, отсчитывающие мерные секунды. В просторном зале офиса воцарилась тишина. Тяжело, со свистом дышал полковник. Адам Стоикус нежно погладил крысу по холке, и опустил ее на пол. Хищник встал столбиком, маленькие уродливые ручки сложил на розовом безволосом животе. Он морщил блестящий красный нос, седые усы дрожали, пасюк нюхал воздух. Грызун подбежал к женщине. Уткнулся носом в бедро, втянул острый запах, оскалил длинные, выступающие под черной губой резцы. Приблизился к кровоточащей ране, и лизнул кровь. Изо рта выскользнул короткий шершавый язык. За окном мелькнула молния, раздался рокочущий удар грома. И заглушая раскаты грома, отчаянно завизжала Анна…

Роберт уверенно сжимал руль. Машина неслась по Приморскому проспекту, через опущенное стекло свежий сентябрьский ветер ворвался в салон. Время пути от Сестрорецка до Разлива займет четверть часа. Хотя дачный сезон позади, здесь всегда оживленное движение. Однако на выезде из города ему встретилось две единицы бронетехники, и три пустопорожних военных грузовика. Машины мчались в сторону города, будто дезертиры бегут из окружения. Трасса была пустынной, молчали радиостанции. Роберт раздраженно щелкал тумблером переключения радиоволн на вынесенной панели магнитолы. Зловещая тишина, потрескивания встроенных динамиков свидетельствовали, что радио исправно. Мужчина подавил желание связаться с полицейскими Сестрорецка. Не хочется, чтобы служивые приняли бывшего офицера за паникера. Он притормозил у моргающего желтого светофора. Поворот налево – поселок Разлив. На противоположной стороне трассы с незапамятных времен находилась популярная шашлычная. Пару лет назад, он демобилизованный офицер, крепко напился, и малость подпортил интерьер уютного заведения. Сцепился с тремя самоуверенными молодчиками. Хозяева жизни. От судимости его спасло вмешательство полковника. С того случая Роберт не прикасался к алкоголю, но сейчас, глядя на уютные окна шашлычной, вкус ледяной водочки маняще всплыл в памяти. «Боже дай мне разум и душевный покой…» Как говорят на собрании анонимных алкоголиков.

На площади красовался памятник вождю мирового пролетариата. Ильич скорчился над своими записями, на плечи небрежно накинут пиджак. Кумир поколений пригорюнившись сидит в своем шалаше. Идиллическая сцена.