Народное творчество - Калевала

Как раз об эту пору летел над морем орел. Был он не из самых великих, но и малым его не назвать: одно крыло с волны сбивает пену, другое касается неба, хвост метет море, а клюв царапает скалы. Увидел орел Вяйнемёйнена на взъяренных водах и спросил из поднебесья:

– Что потерял ты в море? Зачем, богатырь, рыщешь в волнах?

– Ехал я в Похьолу сватать девицу, – ответил Вяйнемёйнен. – Мчался по морю, да у лапландского берега рухнул мой конь мертвым – в меня целил стрелой Йоукахайнен, а сразил коня. Упал я в воду, и с тех пор день и ночь мотает меня буря, так что не знаю даже, как жизнь свою кончу – то ли с голоду погибну, то ли утону в широких водах.

– Не печалься, – сказал небесный орел, – я вынесу тебя из зыбей. Хорошо помню я тот день, когда рубил ты лес на поляне Осмо и пощадил одну березу, чтобы отдыхали в ее кроне птицы. Отблагодарю тебя за эту заботу.

Подставил орел крыло обессилевшему старцу, и взошел песнопевец по нему огромной птице на спину. Понес орел седого Вяйнемёйнена, который едва уж мог пошевелиться, путем весенних ветров к дальним границам севера, в суровую Похьолу. Взмахнул трижды крылами и доставил певца на скалистый мыс в мрачную страну, а сам полетел дальше по своим птичьим заботам.

Немилой показалась Вяйнемёйнену чужая земля – стужей она скована, туманом укутана, пути в ней не нахожены. Растерзанный ветром, битый волнами, в рваной одежде, озябший, голодный, с растрепанной бородой и всклокоченными волосами, остался Вяйнемёйнен на незнакомом берегу, где не видно вокруг ни дороги, ни тропинки в родимую сторону. От тоски по далекой Калевале потекли из глаз певца горестные богатырские слезы…

На ту пору белокурая служанка хозяйки Похьолы, обогнав петушиные крики, поднялась до рассвета и принялась стричь овец и ткать из шерсти сукна, мыть столы и мести пол, а как собрала сор на медный совок и вынесла за плетень, то услышала с моря далекий плач. Воротилась служанка в дом и рассказала о том хозяйке. Лоухи, хозяйка Похьолы – злая редкозубая старуха, – тотчас выйдя из дома к калитке, тоже услышала рыдания с берега.

– Так не плачут ни дети, ни женщины, – сказала Лоухи. – Так стенают только герои, бородатые богатыри.

Столкнула хозяйка Похьолы лодку в воду и поплыла быстро туда, где горевал старый Вяйнемёйнен. Отыскала она его в прибрежном ивняке под кустом крушины – горько скорбел старец, тряслась его борода, но уста его были закрыты.

– Что, жалкий старик, – сказала злая Лоухи, – видно, занесло тебя в чужую землю?

Гордо вскинул на ее слова Вяйнемёйнен голову:

– Сам я знаю, что попал в чужие пределы, но на родине был я знатен и жил в великой славе!

– Из какого же ты будешь рода? – спросила Лоухи. – Что ты за герой?

– Считался я доселе радостью родного края, – вздохнул мудрый старец, – был я рунопевцем в долинах Калевалы. А теперь, в несчастье, сам себя не узнаю.

– Садись, богатырь, в лодку, – сказала хозяйка Похьолы. – Отвезу тебя к моему дому, там и расскажешь свою судьбу.

Выйдя из сырых зарослей, сел Вяйнемёйнен в лодку Лоухи, и направила старуха ладью с гостем к своему дому. Там накормила она вещего певца досыта, высушила его платье, сводила в баню и растерла травными отварами. И так ухаживала за ним неделю, пока не стал Вяйнемёйнен здоров как прежде, – лишь после этого подступила старуха Лоухи к нему с расспросами:

– Отчего ты плакал, Вяйнемёйнен, на угрюмом мысу у края моря?

– Есть причина, – ответил Вяйнемёйнен. – Долго носила меня буря и били волны – далеко забросило меня от родимой земли. До сих пор я горюю, что оставил свой дом и приходится мне входить в незнакомые ворота и открывать чужие двери. Понял я, что в этом краю не мила мне даже береза, здесь словно дерется у нее каждая ветка – только ветер остался товарищем, потому что прилетел из Калевалы, только солнце мне по-прежнему друг, потому что светит и в Вяйнёле.

– Не печалься, Вяйнемёйнен, прогони тоску, Увантолайнен, – желая заманить красу Калевалы в свою землю, сказала хозяйка Похьолы. – Оставайся-ка здесь: в моем доме никаких забот знать не будешь – каждый день подавать тебе стану семгу да свинину.

Ответил на это мудрый старец:

– Самая лучшая пища отдает на чужбине горечью, всегда больше чести людям на родной стороне – хочу и я вновь вернуться домой, чтобы слушать в лесу знакомую кукушку. Лучше из лаптя воду пить в родной земле, чем в чужой стороне – мед из драгоценной чаши!

– Что сможешь ты мне дать, – спросила злая Лоухи, – если доставлю тебя прямиком в родимые края, укажу путь до самой твоей бани?

– А что бы ты хотела? Возьмешь шапку серебра – бери! Захочешь шапку золота – дам и золота!

Усмехнулась хозяйка Похьолы:

– Нет, Вяйнемёйнен, нет, мудрый песнопевец! В серебре я не нуждаюсь и на золото не падка: серебро – убранство коней, а золото – забава детям. Вот если выкуешь ты для меня из лебединого пуха, молока нетели, овечьей шерсти и ячменного зерна мельницу Сампо, чтобы молола она муку, и соль, и деньги, если изукрасишь ей крышку, то отдам я тебе в награду свою дочь и доставлю тебя домой, в Калевалу, – слушай там свою кукушку!

– Не могу я выковать Сампо, – признался Вяйнемёйнен, – но, если домой доберусь, пришлю к тебе Ильмаринена – он скует тебе изобильную мельницу. Ильмаринен – в мире первейший кузнец, великий мастер в своем искусстве, это он выковал кровлю воздуха, да так, что не видно ни следов оковки, ни зарубок от клещей.

– Будь по-твоему, – согласилась хозяйка Похьолы. – Но дочь свою – красавицу Похьолы – отдам лишь тому, кто скует мне Сампо.

Запрягли тут для Вяйнемёйнена гнедого жеребца, усадили старца в сани, и велела ему на прощанье старуха Лоухи не подымать головы и не глядеть на небо, покуда не наступит вечер, – предупредила хозяйка Похьолы, что если взглянет песнопевец на небо до вечера, то случится с ним непременно злая беда. Хлестнул Вяйнемёйнен коня, отпустил свободно вожжи, и помчались сани по указанной дороге прочь из туманной Похьолы, вон из угрюмой Сариолы.

Быстро бежали по дороге сани Вяйнемёйнена, но немного успел он проехать от двора хозяйки Похьолы, как услышал над головой жужжание челнока по бёрду. Забыв наставление, взглянут старец в небо и увидел радугу, а на радуге, на цветной воздушной дуге, – красавицу Похьолы, что вобрала в себя всю прелесть земли и моря. Сидела красавица в белом платье за станком и ткала прилежно из серебра и золота одежду – жужжал золотой челнок, быстро бегала катушка, мелькала, перемежаясь, серебряная основа.