Александр Волков - Привидения русских усадеб. И не только…

Чем мы хуже Запада?» – назойливо жужжит телеэкран, дипломатично вопрошает пресса, нецензурно бурлит сетевой ресурс. К этому могучему хору присоединился и мой скромный внутренний голос – или то был зов свыше? – сразу же по окончании книги «Из жизни английских привидений». За неполных сто лет мы привыкли выдавать чужое за свое. И коммунизм, и либеральная демократия кажутся нам исконно русскими, едва ли не православными явлениями. Так чем наши призраки хуже?

«Но позвольте! – возразит новый русский патриот, счастливый обладатель иномарки и квартиры с евроремонтом. – Этот буржуйский феномен вызван обилием пролитой крови и тамошними родовыми традициями. А у нас ни того ни другого почитай что не было…»

Ну, по части кровавых изысканий в глубинах собственного прошлого мы англичан за пояс заткнем. Всласть мы попинали наших предков за последние два столетия! А что касается традиций… Разве предания о призраках – достояние аристократии? Да, английские духи предпочитают родовые гнезда. Но заселила их туда народная молва, охотно поддержанная нынешними владельцами этих гнезд. Древние же привидения обитали не в замках. И если вспомнить о них, об этих древних монстрах, окажется, что на Руси их гораздо больше, чем в Англии.

Вы же не думаете, что привидение – это всего лишь бесформенная фигура, томно плывущая среди развалин на глазах у юноши-романтика, склонного распознавать в ней идеал вечной женственности или невинную жертву чьих-нибудь страстей? Даже в Англии, как мне, надеюсь, удалось показать, такие фигуры возникли не ранее XVII столетия, а в Российскую империю они точно прилетели из-за границы (транзитом через Германию) и точно – благодаря дворянству. Наши же родные призраки скорее напоминают средневековых английских чудовищ или привидений М.Р Джеймса. И появились они на свет независимо от западной традиции. Сие объективное свидетельство об испытанном русским народом кошмаре, том самом, что довелось изведать кельтам, саксам, норманнам…

Конечно, персонажами деревенского фольклора содержание данной книги не исчерпывается. Я не собираюсь писать очередной путеводитель по старорусской нечисти, какой бы ужас ни вселяла она в сердца дорогих россиян. Предлагаемые читателю истории о призраках – плод долголетнего синтеза народных преданий, церковных поучений, дворянских и интеллигентских заимствований, литературных опытов.

Я вынужден вновь констатировать отсутствие в русском языке ясно выраженных терминов «привидение», «призрак», «дух». На Руси первые два слова вошли в обиход довольно поздно, а третье по отношению к загробным визитам практически не употреблялось. В народе мертвецов называли мертвецами, даже если их тела (или то, что казалось телом) проявляли признаки жизни.

Словарь академии Российской в XVIII в. нарекал «бестелесное существо» духом, то есть обитателем горних высот, и в соответствии с тогдашними идеалами наделял его «разумом и волей». Привидений авторы словаря вообще не признавали. Это «сновидение, сон, мечта», ничем не отличающаяся от простых видений. В.И. Даль тоже считал привидение разновидностью видения («мана, морок») и лишь в особых случаях определял его как «призрак человека отсутствующего или же умершего». Он подчеркивал недоступность для нас «невещественного мира», в котором обитают духи («бесплотные жители»).

В XX столетии привидение отделяется от видения, но призрак остается в близком родстве с ним. В словаре Д.Н. Ушакова слову «призрак» придается некое возвышенное значение (ведь именно в таком виде бродил по Европе коммунизм) – «видение, образ чего-либо», а отделенное от него «привидение» третируется как измышление людей суеверных. Вместо «милых теней», «младых призраков» (А.С. Пушкин) и упомянутого европейского бродяги эти невежи лицезреют всяких «отсутствующих существ». Характеристика «бесплотное сверхъестественное существо» накрепко привязывается к понятию «дух», а к духу религиозному милостиво добавляются теософские и спиритические духи.

С.И. Ожегов вновь сближает привидения и призраков – и те и другие, к примеру, бродят в старых замках. Призрак по-прежнему «мерещится и видится», а привидение, хотя и порождается «болезненной фантазией», играет важную роль в сказках и мистических представлениях. Наконец-то привидению отвели место в культурном наследии!

Малый академический словарь русского языка прямо называет призрак привидением, но в чрезвычайно широком спектре: «образ», «смутное очертание», нечто «намечающееся в будущем», «мираж» и т.п. В свою очередь, привидение именуется призраком, но призраком только человека (отсутствующего или умершего) с традиционной оговоркой о «больном воображении» и «мистическом настрое» людей, его видящих.

Русалка. Иллюстрация И.Я. Билибина (1934).

Одно из немногих изображений настоящей русалки

Напомню, что древнеанглийский термин gast имел другое значение и с человеком отнюдь не ассоциировался. Привидение – это не обязательно дух умершего человека и далеко не всегда антропоморфное по виду существо. Отраженному в словарях восприятию привидения (призрака) мы целиком обязаны нашему дворянству и интеллигенции. Крестьянам беспокойные мертвецы представлялись чудовищами, а не бесплотными тенями. Восточные монахи называли привидениями злых духов, принимавших всевозможные обличья. Однако к моменту пробуждения у русских дворян интереса к потустороннему миру в самой Англии, как и по всей Европе (в Германии особенно), об истинной природе привидений давным-давно позабыли, предавшись воздыханиям о скитающихся душах.

Поэтому правильнее будет в наших рассуждениях придерживаться плана, выработанного в книге об Англии. Такой подход поможет нам выявить и черты сходства, и принципиальные различия между русскими и английскими привидениями. Пристального внимания заслуживают те случаи, которые не имели аналогов в Англии: ожившие статуи (памятники), отражающиеся в зеркалах покойники, посмертные визиты по обещанию и т.д.

Мы должны почти полностью опустить явления святых – у нас они не считались привидениями. Для отрекшихся от культа святых англичан нет существенной разницы между Томасом Бекетом, стучащим крестом по воротам Тауэра, и Генрихом VIII, объявляющимся в королевских резиденциях. Невольно приходит на ум аналогичная русская пара – митрополит Филипп (Колычев) и Петр I. Убиенный святитель приходит к болящему серебрянику, когда тот «несколько забылся» (ниже мы скажем о смысле таких фраз), и исцеляет его, представившись: «Я митрополит Филипп, что в Соловках». Великий реформатор, кроме прогулок верхом по улицам Петербурга, показывается в нескольких домах. Но мы не имеем права сопоставлять две эти фигуры в их загробном бытии.