Василий Лягоскин - Великолепный век. Четвертая история из цикла «Ах, уж эти мужики!»

Виночерпий-Кошкин сбился со счета, наполняя бокалы. А женщины блистали умом, а прежде того красотой, поминая тех, кого так скоропостижно покинули из дворцовой мыльни хана Хубилая. Кошкин лишь глубоко кивнул; он явно завидовал своей драгоценной половине. Недаром Николаич однажды в момент очень тесной близости признался, что отдал бы половину всех сбережений, лишь бы оказаться в неведомом прошлом… но только вместе с Валентиной. Именно это вспомнили красавицы, насладившись последним глотком из четвертого (а может, и пятого бокала). Громко икнув, и не извинившись, они ткнули общим пальчиком, украшенным безумно красивым и еще более безумно дорогим маникюром, в грудь Николаича: «Теперь ты!».

И Виктор Николаевич начал рассказывать удивительную историю жизни обычного мальчика из древнего иранского города Нишапур, который своим трудом, благочестием и талантом, дарованным Всевышним, стал всемирно известным математиком, астрономом, философом и поэтом.

– Теперь ты цитируешь именно его строки, Валюша. И имя этому великому поэту – Омар Хайям!

– Я слышала про него, – кивнула Валентина.

– А о том, что этих рубаи – так называются волшебные строки поэта – насчитывается больше тысячи, ты тоже слышала?

– И я! И я! – звонко перебила его Дуньязада, которая от нетерпения принялась приплясывать внутри Кошкиной, по-прежнему сидевшей на кровати, – и я знаю такого поэта! А это значит, мои драгоценные, что совсем скоро мы попадем…

– Ничего это не значит! – прервала ее рассудительная Пенелопа, – мало ли куда забрасывала судьба этого Хайяма?! Вон, Петрарка – земляк Дездемоны – дальше Франции не путешествовал, а его сонеты забросили нас в Китай. Может, ценитель творчества означенного Омара Хайяма погибает в какой-нибудь полярной экспедиции, и его заледеневшие губы с трудом будут выталкивать в морозный воздух самую любимую рубаи – в тот самый момент, когда мы попадем в его тело…

Четыре красавицы и Виктор Николаевич с искренним удивлением и немалым уважением выслушали эллинку, набравшуюся за короткое время поистине энциклопедических знаний. Лишь Валентина Степановна безуспешно попыталась постучать по дереву (его в кровати попросту не было); потом изобразила плевок через левое плечо, и выпалила:

– Тише ты… накаркаешь. Никакого Северного полюса! И Южного тоже! Только благословенный Древний Восток с его теплом, сладостями, базарами и прин… цессами!

Она явно предполагала пожелать: «принцами», но пожалела слабенькую нервную систему мужа, и так подвергавшуюся нешуточным испытаниям каждое ее путешествие в неведомое.

– Да будет так! – хлопнул по мягкой подушке Виктор Николаевич, и Валентина Степановна, кивнув, протянула ему пустой стакан…

Праздник в Венеции действительно оказался незабываемым. Кошкины, и их подруги веселились самозабвенно; словно чувствовали – придет миг, и они покинут этот удивительный город, чтобы не вернуться сюда больше никогда.

И они пировали, веселились. Несколько разочарованной осталась лишь Дездемона, которая единственная вспомнила о гробах предков. Фамильный особняк ее древнего семейства общими усилиями нашли быстро. Но теперь за красивым старинным фасадом скрывалось множество квартир, в которых жили люди, не имевшие никакого отношения к роду сенатора Брабанцио. Естественно, что все потайные дверцы, и клады (если они тут были) давно нашли новых хозяев. Так что прекрасная венецианка ничуть не возражала, когда общим голосованием было решено перебраться в более южные широты, к теплому морю. Таким, по предложению Дездемоны, стал один из арабских эмиратов.

– Какой? – спросил все-таки Виктор Николаевич.

– В какой ткнешь пальцем, – задорно выкрикнула Дуняша.

Николаич ткнул – в клавиатуру ноутбука, и на экране высветилось таинственное восточное слово «Шарджа».

– Тихий и благословенный уголок арабского Востока, – пробормотал он, – недалеко от Дубая, с его знаменитыми башнями из стекла и бетона.

– Никаких башен, – тут же хором заявили женщины в душе Валентины; естественно, ее устами, – только море, тишина вокруг, и мы!

– Ага! – пробормотал все-таки Виктор Николаевич, – тишина и Валентина – это…

Его пальцы тем временем шустро бегали по клавиатуре, подтверждая оплату отеля, трансфера, авиаперелета…

– Не забудь онклюзив, – заглянула через плечо мужа Валентина Степановна, – и вот это вино закажи – чтобы привезли заранее.

Остатки рубиновой жидкости из бокала исчезли во рту. Шесть искушенных женских организмов довольно причмокнули и отправились собирать чемоданы…

Море действительно было чудесным – до четырех часов вечера. Вечера, потому что следом стремительно наступала тьма. Ее наши путешественницы никак не могли назвать волшебной. После заката солнца от просторов Персидского залива, от далеких иракских берегов, куда так стремилось сердце арабской принцессы, тянуло тяжкой влажной духотой – так что все постояльцы элитного отеля скрывались в номерах и ресторанчиках, в благословенной прохладе, навеянной вполне современными кондиционерами. Единственным местом, где можно было продолжить любоваться красотами арабской ночи; громадными звездами и острым серпом луны, была беседка, вынесенная далеко в море. К ней вела узкая насыпь, о бетонные бока которой терпеливо бились волны Персидского залива.

Валентина в первый же день направилась туда, сопровождаемая семенившими следом Николаичем и хозяином отеля. Последний уже прочувствовал на своей спине дружеское похлопывание ладошек русской гостьи, пребывавшей в благодушном настроении. О том, как она себя вела раздраженной, или (не приведи, аллах!) разгневанной, Абдулла (так назвала его в первую встречу Валентина, и араб только смирено склонил голову) даже представлять не стал. Теперь же он лепетал, после того, как Валентина Степановна, а вместе с ней пять невидимых ему красавиц продиктовали, что должно украшать столик посреди беседки каждый вечер:

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.