Фаина Раневская - Почему все дуры такие женщины

Игрок (отрывок)

– Я действительно считаю себя вправе делать вам всякие вопросы, – отвечал я спокойно, – именно потому, что готов как угодно за них расплатиться, и свою жизнь считаю теперь ни во что.

Полина захохотала:

– Вы мне в последний раз, на Шлангенберге, сказали, что готовы по первому моему слову броситься вниз головою, а там, кажется, до тысячи футов. Я когда-нибудь произнесу это слово единственно затем, чтоб посмотреть, как вы будете расплачиваться, и уж будьте уверены, что выдержу характер.

Истории из ее жизни

Раневской деньги нужны были главным образом для того, чтобы отдавать их другим. Она не просто любила делать подарки, она не могла без этого жить. Дарить – это было основное качество Фаины Георгиевны.

Многие современники Фаины Георгиевны знали ее как вспыльчивого, порой капризного, часто язвительного человека. Но никто и никогда не знал ее скупердяйкой и жадиной. О доброте и щедрости Раневской до сих пор многие вспоминают со слезами на глазах. Говорили, что любой бедный человек мог подсесть к ней в транспорте и, попросив денег, тут же их получить. Ей должны были все актеры, и о долгах этих она никогда не вспоминала. При этом Фаина Раневская жила очень скромно. Единственная роскошь, которую она себе позволяла, – это, нежась в ванне, пить чай из самовара.

Мне кажется, она до сих пор смотрела на меня, как та древняя императрица, которая стала раздеваться при своем невольнике, считая его не за человека…

Разумеется, те унижение и рабство, в котором она меня держит, могли бы мне дать (весьма часто дают) возможность грубо и прямо самому ее расспрашивать. Так как я для нее раб и слишком ничтожен в ее глазах, то нечего ей и обижаться грубым моим любопытством.

– Вы знаете, что я все себе позволяю говорить и спрашиваю иногда очень откровенно. Повторяю, я ваш раб, а рабов не стыдятся, и раб оскорбить не может.

Останавливайте меня чаще; когда я с вами говорю, мне хочется высказать все-все-все. Я теряю всякую форму. Я даже согласен, что я не только формы, но и достоинств никаких не имею. Объявляю вам об этом. Даже не забочусь ни о каких достоинствах. Теперь все во мне остановилось. Вы сами знаете отчего. У меня ни одной человеческой мысли нет в голове. Я давно уж не знаю, что на свете делается ни в России, ни здесь. Я вот Дрезден проехал и не помню, какой такой Дрезден. Вы сами знаете, что меня поглотило. Так как я не имею никакой надежды и в глазах ваших нуль, то и говорю прямо: я только вас везде вижу, а остальное мне все равно.

– Помните третьего дня, на Шлангенберге, я прошептал вам, вызванный вами: скажите слово, и я соскочу в эту бездну. Если б вы сказали это слово, я бы тогда соскочил. Неужели вы не верите, что я бы соскочил?

– К чему мне заставлять вас прыгать с Шлангенберга! – сказала она сухо и как-то особенно обидно. – Это совершенно для меня бесполезно.

– Великолепно! – вскричал я, – вы нарочно сказали это великолепное «бесполезно», чтоб меня придавить. Я вас насквозь вижу. Бесполезно, говорите вы? Но ведь удовольствие всегда полезно, а дикая беспредельная власть – хоть над мухой – ведь это тоже своего рода наслаждение. Человек деспот от природы и любит быть мучителем.

Если я, например, исчезаю пред нею самовольно в ничто, то это вовсе ведь не значит, что пред людьми я мокрая курица.

– Вы говорили, что вам это рабство наслаждение. Я так и сама думала.

– Вы так думали! – вскричал я с каким-то странным наслаждением. – Ах, как эдакая наивность от вас хороша! Ну да, да, мне от вас рабство – наслаждение. Есть, есть наслаждение в последней степени приниженности и ничтожества! – продолжал я бредить. – Черт знает, может быть, оно есть и в кнуте, когда кнут ложится на спину и рвет в клочки мясо…

Ее крылатые фразы

ПРО ПОИСКИ. Нужно в себе умертвить обычного, земного, нужно стать над собой, нужно искать в себе Бога.

Героиня многочисленных карикатур в домашнем халате и с бигуди – классическая домохозяйка. Домашняя работа сама по себе не так уж плоха, но до бесчеловечности одинока. Поэтому зачастую монотонные будни, размеренный ритм жизни и ограниченный круг общения приводят к скуке, лени, потере интереса к жизни и снижению самооценки.

Однако часто выглядит привлекательной и ухоженной. Но макияж практически не использует.

Поскольку ей чаще всего не с кем поговорить (все же на работе), ее часто прорывает на разговоры с первым встречным. Речь эмоциальная. О чем говорит – иногда непонятно. Но в основном темы о ценах, сериалах, рецептах и любимых чадах.

Манера одеваться у нее такая: дома – чтобы удобно, в свете – чтобы заметно.

«Легкая жизнь».

Спекулянтка «Королева Марго».

Ее крылатые фразы

О ПРОФЕССИИ. Ужасная профессия. Ни с кем не сравнимая. Вечное недовольство собой – смолоду и даже тогда, когда приходит успех. Не оставляет мысль: а вдруг зритель хлопает из вежливости или оттого, что мало понимает?

В 1963 году у Раневской была маленькая роль в фильме Вениамина Дормана «Легкая жизнь», порадовавшая зрителей несколькими новыми крылатыми фразами от Раневской.

Но в целом все эти роли какого-либо серьезного следа в творчестве Раневской не оставили и ничего нового в мировое киноискусство не привнесли. Раневская сыграла в нем спекулянтку по прозвищу «Королева Марго», которая «делает дела» вместе с главным героем – заведующим химчисткой Бочкиным, которого сыграл Юрий Яковлев. Королева Марго принимает заказы на «частную чистку» одежды, а Бочкин их выполняет.

Картина получилась интересной, Портил эту веселую картину только надуманный, буквально притянутый за уши финал, продиктованный идеологическими установками социализма. Бочкин, заведующий одной из московских химчисток, вдруг, устыдившись мелочности и бесперспективности своего поприща, «бросал все» и уезжал туда, куда, как говорится, и Макар телят не гонял, чтобы работать на современном химическом комбинате.

Ее крылатые фразы

ПРО ИГРУ. Я не признаю слова «играть». Играть можно в карты, на скачках, в шашки. На сцене жить нужно.

«В народ» ушли фразы Королевы Марго: «Здравствуйте! Я ваша родная тетя. Я приехала из Киева. Я буду у вас жить». «И по ночам покоя нет. Во сне вижу только милиционеров». «С ума сойти, какой вы интересный!»

Раневская познакомилась и подружилась с теткой режиссера Львовича, которая жила в Риге, но довольно часто приезжала в Москву. Тетку эту тоже звали Фаина, что невероятно умиляло Раневскую, которая считала свое имя достаточно редким. «Мы с вами две Феньки, – любила при встрече повторять Раневская. – Это два чрезвычайно редких и экзотических имени».