Фаина Раневская - Почему все дуры такие женщины

Стоит Филицате присесть, словно бы ненароком, как хозяйка награждает ее таким взглядом! Филица-та встает, но видно, какие страсти клокочут в ее душе. Когда хозяйка произнесет свое: «Еще чего не знаешь ли? Так уж говори, кстати, благо начали!» – Филицата молча подойдет к ней… нет – не подойдет, а станет наступать, надвигаться на нее, надвигаться медленно (давая зрителям возможность «прочувствовать момент»), грозно и мощно.

Напряжение постепенно нарастает. «Платона даром обидели, вот что! Он хозяйскую пользу соблюдал и такие книги писал, что в них, все одно что в зеркале, сейчас видно, кто и как сплутовал. За то и возненавидели», – бросает в лицо хозяйке Филицата.

Хозяйка обрывает ее и уходит. Филицата остается одна. Она вышла из себя, это видно по тому, сколь шумно она дышит и как переминается с ноги на ногу. И вдруг гнев и обида (как-никак сорок лет прослужила верой и правдой) находят выход: Филицата передразнивает хозяйку и плюет на пол. Старый грубый трюк, но у Раневской он получался даже немного элегантным.

А в сцене ночного свидания Раневская использовала картинные, яркие, почти опереточные трюки: вздрагивала от каждого шороха, пугалась и конечно же передразнивала. И любимая фраза Фаины Георгиевны в этой роли: «Я рада для тебя в ниииточку вытянуться».

Тайное всегда становится явным. По крайней мере, в развязках пьес. Грозная бабка запирает Поликсену в ее комнате – думать и выбирать. Выбор непрост: или замуж с одобрения Мавры Тарасовны, или – в монастырь.

Филицату призывает на расправу грозная хозяйка. Устроив для виду «допрос с пристрастием», Мавра Тарасовна оглашает заранее заготовленное решение, свою волю:

– Ну, сбирайся.

– Куда сбираться? – недоумевает Филицата.

– Со двора долой. В хорошем доме таких нельзя держать.

Фаина Георгиевна в своей роли всегда преображалась. Не «ахала», не «охала», вообще никак не реагировала на приговор.

Только задумчиво и слегка иронично смотрела на хозяйку. Так, как смотрит на партнера, заказавшего игру на мизере, преферансист, прикидывающий – пять или шесть взяток сможет отдать он самонадеянному дилетанту.

– Вооот выдумала! А еще умной называешься… Сорок лет я в доме живу…

– С летами ты, значит, глупеть стала.

– Да и ты не поумнела, коли так нескладно говоришь…

Истории из ее жизни

Раневская, как и очень многие женщины, абсолютно не разбиралась в физике и однажды вдруг заинтересовалась, почему железные корабли не тонут.

– Как же это так? – допытывалась она у одной своей знакомой, инженера по профессии. – Железо ведь тяжелее воды, отчего же тогда корабли из железа не тонут?

– Тут все очень просто, – ответила та. – Вы ведь учили физику в школе?

– Не помню.

– Ну, хорошо, был в древности такой ученый по имени Архимед. Он открыл закон, по которому на тело, погруженное в воду, действует выталкивающая сила, равная весу вытесненной воды…

– Не понимаю, – развела руками Фаина Георгиевна.

– Ну вот, к примеру, вы садитесь в наполненную до краев ванну, что происходит? Вода вытесняется и льется на пол… Отчего она льется?

– Оттого, что у меня большая ж…! – догадалась Раневская, начиная постигать закон Архимеда.

Хозяйка недоумевает – вместо ожидаемых мольб и причитаний с ней ведут спокойный диалог. Филица-та возражает, спорит, доказывает. Ведет себя не как без пяти минут бродячая нищенка, а как равная хозяйке.

– Кто ж за Поликсеной ходить-то будет? Да вы ее тут совсем уморите… Я вчера… у ней изо рта коробку со спичками выдернула… Нечто этим шутят?

– Кто захочет что сделать над собой, так не остановишь. А надо всеми над нами Бог… А тебя держать нельзя: ты больно жалостлива.

– Не к одной я к ней жалостлива, и к тебе, когда ты была помоложе, тоже была жалостлива. Вспомни молодость-то…

Жребий брошен. Слово сказано. Но хозяйка то ли не хочет, то ли не может понять намека. Требуются разъяснения, и Филицата добавляет:

– А ты забыла, верно, как дружо кто твой вдруг налетел? Кто на часах-то стоял? Я от страху-то не меньше тебя тряслась всеми суставами, чтобы муж его тут не захватил.

Старая нянька ведет партию с изяществом опытной интриганки. Она борется за счастье Поликсены и за право прожить остаток жизни под кровом, за сорок лет ставшим ей родным.

Своей, не потерявшей с возрастом силы рукой она извлекает из небытия фигуру бравого вояки Грознова.

– Солдатик этот бедненький давно помер на чужой стороне, – неуверенно отводит удар Мавра Тарасовна.

– Ох, не жив ли? – наносит новый Филицата.

– Никак нельзя ему живым быть, потому я уж лет двадцать за упокой его души подаю: так нешто может это человек выдержать? – В голосе Сошальской, играющей Мавру Тарасовну, прорезываются металлические нотки.

– Бывает, что и выдерживают, – припечатывает Раневская.

Теперь уже она – первая скрипка. Она – главная. Ей решать – казнить или миловать. Исчезли сомнения, исчезли волнения, исчезли жалость и сострадание к хозяйке, богатой, но несчастной старухе. «Ты хочешь этого? – спрашивают глаза Раневской. – Так получи же!» Каждому – свое.

Ее крылатые фразы

ПРО РАЙ.

– А вы куда хотели бы попасть, Фаина Георгиевна, – в рай или ад? – спросили у Раневской.

– Конечно, рай предпочтительнее из-за климата, но веселее мне было бы в аду – из-за компании.

– Так ты пустых речей не говори, а сбирайся-ка подобру-поздорову! Вот тебе три дня сроку! – Утопающий хватается за соломинку, побежденная Мавра Тарасовна, уже понявшая (по Сошальской это хорошо видно), собирает все силы для последнего удара.

Ударила и обратилась в бегство. Филицата бросилась за ней, но наткнулась на захлопнувшуюся дверь.

Отпрянув от дверей, словно обжегшись, Филица-та озирается по сторонам в поисках чего-то, ведомого только ей одной, и продолжает диалог, теперь уже с воображаемой собеседницей: «Да я-то хоть сейчас… Поликсену только и жалко, а тебя-то, признаться, не очень… Сорок лет я в доме живу… сорок лет… Поликсену жалко… сорок лет… Поликсену жалко… А тебя, Мавра Тарасовна, не жалко… Но раньше – такая уж

я от рождения – и к тебе была жалостлива, когда ты помоложе была», – каждый раз Фаина Георгиевна произносила эти слова Островского по-разному. Зло будет наказано, а справедливость восторжествует. В последних сценах Филицата ведет себя скромно, но видно, чувствуется, просто висит в воздухе ее упоение своим торжеством.

– Это я! Я все сделала! У меня получилось!

Нет, Фаина Георгиевна играла не гордыню и тем более не злорадство, а радость. Чистую искреннюю радость человека, который помог своим ближним.

Фаина Георгиевна, обняв свою дорогую Поликсену, уходила. И непонятно было, кто это уходит – нянька Филицата или актриса Раневская.