Фаина Раневская - Раневская шутит. Неизвестные афоризмы

После одного из таких выпадов Завадский требует:

– Немедленно принесите извинения!

Раневская, еще не остыв от возмущения, фыркает:

– Примите мои оскорбления…

Не заметив, что оговорилась, демонстративно удаляется со сцены.

– Как прошел спектакль?

– На «Ура!».

– Неужели? – сомневается приятельница, зная, что спектакль не очень удачный.

– Зрители кричали «Ура!», когда все закончилось.

– Фаина Георгиевна, о чем задумались?

– У меня закралось подозрение, что нынешние актеры во фразе «души прекрасные порывы» полагают, что «души» – это глагол.

Начинающему актеру, который на сцене просто невыносим:

– Если не можете играть сами, не мешайте делать это другим! Лучше уйдите, мы ваши реплики между собой распределим.

О невыносимом режиссере:

– Нет, он не последняя сволочь, за ним целая очередь.

О новом актере:

– У него на лице написана острая интеллектуальная недостаточность…

– Известные народные артисты это те, кого любят и власть, и народ.

– А неизвестные, Фаина Георгиевна?

– Есть две категории. Те, кому дали звание на юбилей, чтобы отвязаться, и те, кому звания вообще не дали, но народ их любит.

– Бездарности как сорняки – такие же наглые, крепкие и частые. И так же заслоняют солнце талантам.

Услышав о неудачном спектакле известного режиссера:

– С опытом даже провалы получаются качественней.

О режиссере:

– Он всегда хвалит себя вслух, а других молча…

Марецкая философствует:

– С годами приходят мудрость и опыт…

Раневская театрально вздыхает в ответ:

– Только многих не бывает дома…

Прислушиваясь к зрительному залу:

– Жидкие аплодисменты подобны поносу – одно расстройство и жаловаться неприлично…

– Учитель, врач, актер – профессии от Бога! – вещает очередной чиновник, забыв, что он атеист.

Раневская вздыхает:

– Только зарплаты от государства…

– Нелегка жизнь актера, чтобы сорвать аплодисменты, нужно посадить голос.

На профсоюзном собрании актера ругают за пьянство:

– И, наконец, алкоголь разрушает семьи!

Раневская усмехается:

– А бывает, что создает…

– В этот театр больше никто не ходит.

– Почему?

– Туда невозможно достать билеты, всегда аншлаг.

– Сейчас режиссеры в театре как кошки: не нагадили, и уже молодцы!

– Великие экспериментировали в театре. Теперь экспериментируют театром.

О знакомом режиссере.

Марецкая:

– Не могу понять, хорошее у него зрение или плохое. Он читает то в очках, то без них.

Раневская в ответ:

– Когда читает то, что написано автором – в очках, когда между строк – без очков.

Во время нудного собрания, где уныло говорят привычные слова о штампах и посредственности:

– Неправда, штампы и посредственность театру необходимы!

Труппа мгновенно оживилась в предчувствии нового перла.

– Зачем?

– Надо же знать, чего мы лучше.

Раневская, у которой было ничтожно мало ролей для ее таланта, очень страдала от незанятости. Одна из актрис насмешливо посоветовала:

– Ах, Фаина Георгиевна, наслаждайтесь ничегонеделаньем!

Раневская горько усмехнулась:

– Безделье доставляет удовольствие только тогда, когда у тебя куча неотложных дел.

– Вы неправы. Он очень любит работу…

Собеседник не соглашается:

– Что-то я не замечал этого!

– … он часами может смотреть, как другие работают.

Актер сокрушенно читает вывешенный приказ о вынесении выговора:

– Но ведь вчера уже лично зачитали, зачем же нужно вывешивать на видное место!

– Голубчик, у нас только в любви признаются шепотом и на словах, а гадости обязательно громко и на бумаге.

Самих по себе дураков режиссеров и начальников не бывает, их дурость становится заметна, только когда рядом оказываются подчиненные. Редко кому даже из талантливых актеров удается выглядеть глупей режиссера.

На вопрос, чему посвящено предстоящее собрание:

– Назначению виноватых.

– ?!

– Если провал есть, а виноватых нет, их надо назначить.

– У нас режиссеры научились читать в пьесах между строк то, о чем автор и не подозревал.

Раневская называла средства массовой информации средствами массового уничижения.

– Раньше актеры в театре служили, потом ролью жили, теперь роли играют, а скоро будут просто присутствовать на сцене. Навесят таблички: «Иванов», «Гаев», «Лопахин»…, а остальное зритель пусть сам додумывает.

– Театр жив, пока на сцене «Три сестры», а в зале толпа народа. Вот если будет наоборот, тогда конец…

Актрисе, фальшиво играющей роль Дездемоны:

– Милочка, вы сильно рискуете.

– Вы думаете, Отелло, войдя в раж, может задушить меня вполне искренне?

– Боюсь, и ража не понадобится, зрители просто не позволят ему схалтурить.

– У Юрского много талантов и один огромный недостаток.

– Какой?

– Поздно родился, уже не успеет поставить для меня много спектаклей.

– У Завадского в театре были три сестрицы. Верка Марецкая – ткачиха, я Бабариха, а Орлова хоть Гвидона и не родила, но по заморским странам все время болтается.

– А почему вы-то Бабариха?

– Из-за жопы.

Глядя на то, как лихо выплясывает Вера Марецкая на сцене:

– А говорят, ведьм не существует…

После слов докладчика «…со всеми вытекающими отсюда последствиями…» громко добавляет:

– …и выдавливаемыми тоже…

После очень скучного выступления:

– Сорок минут кряхтел, а г…на всего-то кучка. Больше выдавить никак не смог.

На профсоюзном собрании:

– Представьте, какую кучу вопросов нам предстоит разгребать…

Раневская, разводя руками:

– Какую навалили, такую и будем…

Заведомо зная, что Раневская побывала на неудачной премьере:

– Фаина Георгиевна, вам понравился спектакль?

– Да. Я прекрасно выспалась. Правда, сначала мешало хлопанье кресел, зато потом, когда почти все ушли, стало спокойно. И в гардеробе никакой очереди.

– От вас никогда не дождешься похвалы!

– Зачем вам моя похвала? Хвалить должны зрители или Завадский. От первых хоть цветы будут, а второй роль даст.

Часто общаться на сцене с ней было очень тяжело.