Алексей Гришанков - Озарение афоризма

У него ярко выраженная мания телемелькания.

Иные культуристы от геополитики напоминают фанатичных футболистов-любителей, которым не так важно, где играть – на травяном газоне, торфяном болоте или минном поле – лишь бы играть.

Мозг чиновника часто подобен твердому серому городскому асфальту. Сделать его податливым может лишь жар вечного металла, прикосновение начальственной трости или литой подошвы бизнесмена.

Первую половину своей жизни он изнемогал в борьбе за собственное величие, вторую – изнывал под его бременем.

Удовольствия не только укорачивают жизнь, но и ускоряют бег времени. Зато жизнь, полная лишений, может показаться нескончаемой.

Для человека отталкивающей наружности облачиться в роскошное одеяние – значит лишь подчеркнуть собственное безобразие.

Автор афоризмов подобен воздухоплавателю, который для достижения наибольшей высоты полета выбрасывает из корзины аэростата весь ненужный хлам, оставляя в ней лишь самое необходимое.

К великому сожалению, неуемное стремление иных индивидуумов к продолжению рода питается не столько любовью к собственным отпрыскам, сколько призрачной надеждой на то, что очередной опыт, наконец, будет более удачным, чем все предыдущие.

Для пожирателей детективов и триллеров вся прочая литература лишь «Лавка древностей» и «Факультет ненужных вещей».

К несчастью, на магистральных путях прогресса роль верстовых столбов чаще выполняют не торжественные обелиски, а надгробные камни.

Возможно, общество массового потребления с его немыслимой пошлостью, вульгарностью и приземленностью и существует лишь для того, чтобы грядущий триумф цивилизации роботов выглядел не мрачным закатом великой культуры, а избавлением и торжеством исторической справедливости.

Между политикой явной и политикой тайной такая же разница, как между ружейной охотой и рыбной ловлей. Все говорят о кровожадности первой и почти никто – о жестокости второй. Не потому ли, что самоубийственный процесс заглатывания жертвой острого крючка с наживкой почти всегда скрыт от глаз наблюдателей?

Свобода без чести, совести, достоинства и благородства – не свобода, а злая пародия на свободу.

Незапятнанная репутация – это такая репутация, которая пока еще не стала предметом пристального внимания врагов, завистников и недоброжелателей.

В сравнении с излишне болтливой романистикой, порой несколько взбалмошной поэзией и временами истеричной публицистикой лишь высокая афористика с ее ясностью, лаконичностью и устремленностью к Вечности может быть по справедливости названа истинно «мужественным» жанром литературы.

Отличие театра человеческой жизни от театра драматического состоит в том, что в первом случае общее количество участников представления всегда намного превышает число действующих лиц.

Не потому ли и принято говорить «искусство и литература», что в последней кроме виртуозно сработанных афоризмов хватает еще вздорных стихов и никчемных романов, не имеющих к искусству в собственном смысле этого слова ровным счетом никакого отношения?

Он так рьяно выдавливал из себя по капле раба, что от него самого в нем вскоре ничего не осталось.

Филантроп – это щедрый вельможа, который, проглотив в один присест сладкий пирог, не смахивает крошки со стола на пол, а под восторженные крики лакеев и приживал широким жестом кидает их за окно, под которым толпятся бродячие артисты, циркачи, скоморохи и балаганщики.

Современная массовая культура напоминает однополый брак. Она столь же скандальна, вызывающа и, увы, бесплодна.

Евнухи от гарема массовой культуры отличаются от евнухов в традиционном значении этого слова своей чрезвычайной активностью, напористостью и самоуверенностью.

Если иметь в виду – сколько среди смертных личностей косноязычных, ограниченных и заурядных, нельзя не прийти к заключению, что истинная свобода слова на самом деле была и есть действительная привилегия лишь малого числа избранных, а далеко не всех.

История подобна зеркалу заднего вида в автомобиле. Если этим зеркалом пренебрегать или им постоянно манипулировать, новой аварии не избежать.

Самые несчастные люди – это те, кто всю жизнь свою посвящает тому, чтобы доказать всем и вся, что они ничем не хуже других. Даже в том случае, если им удается это сделать.

Некоторые новые парламентские республики словно бы специально созданы для того, чтобы стать зримым воплощением лозунга вождей былых времен о том, что каждая кухарка или пастух могут управлять государством.

Печально сознавать, что всего их обширного жизненного опыта большинству людей в конечном итоге хватает лишь на практическое усвоение одной-двух банальных житейских истин.

Тех, кого в иные времена было принято называть сливками общества, сегодня было бы уместнее назвать лишь жирной пеной на мясном бульоне.

Многие романы напоминают монументальную скульптуру – снаружи грандиозные формы и объемы, а внутри лишь нескончаемые пустоты, пыль, паутина и запах затхлости.

Увы, на самом деле и хваленая система равных возможностей подобна букмекерской конторе. В ней ставки могут делать все. Срывать куш – единицы.

Мораль многих публичных персон подобна мини-юбке. Она кончается, не успев как следует начаться.

Если жизнь и в самом деле театр, то многие ли из его актеров и зрителей могут похвастать тем, что украшают этот театр своим присутствием?

Политкорректность в наши времена достигла таких заоблачных высот, что вскоре судебному преследованию наверняка будет подвергнут всякий, кто посмеет назвать собаку – собакой, пса – псом. И особенно – суку – сукой.

Для литературы, давно уже страдающей избыточным весом, афористика подобна целительной гомеопатии. Дозы – незначительные, польза – несомненная.

Варварство сегодняшнего дня отличается от варварства былых времен лишь тем, что предпочитает появляться на людях не в своем первозданном виде, а нарумяненным, напудренным и набриолиненным.

Поклонницы поп-звезды как две капли воды напоминали рой мух, привлеченных ярким боевым раскрасом полусгнившего мухомора.

В краю ненасытных обжор и вполне заурядный аскет выглядит живым воплощением аристократизма и утонченности.

Истинная афористика – это словесность богов, царей и философов.

Современная парламентская демократия напоминает хорошо отработанный ритуал, в результате которого бедные, которым политическая власть и без того недоступна, снова и снова торжественно возлагают ее к ногам богатых, которые и без того этой властью безраздельно обладают.

В солнечной системе словесности истинный афоризм подобен если не самому дневному светилу, то уж во всяком случае – яркой комете, которая каждый раз производит на наблюдателя столь же сильное впечатление, как и на его далеких предков.