Уинстон Черчилль - Афоризмы

1939

Все, чего мы добились, это чтобы германский диктатор удержался от хватания еды со стола, а согласился подождать, пока ему преподнесут одно блюдо за другим.

1938

Многие думают, что поступаются интересами Чехословакии, я же убежден, что мы скоро обнаружим, что поступились интересами Великобритании и Франции и, возможно, непоправимо ослабили их безопасность… Это не только вопрос потери влияния в Европе. Мы должны смотреть дальше. Посмотрите на природу нацистского движения, на природу правления, которое оно подразумевает.

1938

Вы спросите, в чем состоит наша политика? Я отвечу — вести войну на море, на земле и в воздухе, со всею силой, какую Бог может дать нам, вести войну против чудовищной тирании, непревзойденной в темном, горьком каталоге человеческих преступлений. Вот в чем состоит наша политика. Вы спросите, какова наша цель? Я отвечу одним словом — победа. Победа любой ценой, победа вопреки всем ужасам, победа, сколь долог и труден ни был бы путь к ней.

Теперь мы не станем говорить, что греки сражаются, как герои, но — герои сражаются, как греки.

Я получил от французского руководства самые священные клятвы, что при любом ходе событий Франция будет драться до конца — будь он горьким или будь он славным. Нет, если мы будем драться до конца, он может быть только славным.

19 мая 1940 г.

Мы должны получить превосходство в воздухе и снова стать островом.

1938

Потом я сказал весьма заурядным тоном, не придавая моменту особого значения: «Разумеется, чтобы ни случилось в Дюнкерке, мы продолжим сражаться»… Изрядное число присутствовавших политиков вскочило со стульев и, возгласами выражая поддержку, направилось ко мне, чтобы похлопать меня по плечу… Я был вполне уверен, что каждый министр был готов погибнуть в ближайшее время, готов был потерять всю свою семью и все свое имущество, но не сдаться…

1940

Там, снаружи, бушуют штормы войны и хлещут землю яростными волнами, но внутри наших сердец этим воскресным утром — покой. Наши руки напряжены, но наша совесть спокойна… Это не вопрос Данцига или Польши. Мы воюем, чтобы спасти целый мир от чумы нацистской тирании. Это не война за господство, за расширение, за материальные блага. Это не война за то, чтобы лишить какую-либо страну своего места под солнцем.

Это война, в глубочайшем своем существе, за то, чтобы на нерушимом камне выстроить права индивида. Это война за то, чтобы воскресить фигуру человека.

3 сентября 1939 г.

Мне нечего вам предложить, кроме крови, труда, слез и пота.

Если бы Гитлер вторгся в ад, я бы сделал, по крайней мере, положительное упоминание о дьяволе.

Что мы можем сделать, чтобы помочь России? Нет ничего, чего бы мы ни сделали. Если жертва тысяч британских жизней может перевесить чашу весов, наши соотечественники не дрогнут.

Солдатам приходится умирать, но тем самым они дают жизнь стране, которая дала жизнь им.

1943

Мы не ищем выгод, не жаждем территорий, не ждем наград и не приемлем компромисса. Именно в таком свете мы желаем быть судимы — сначала нашей совестью, а потом грядущим.

1943

Гражданское население Германии легко может спастись от жестокостей войны. Все, что ему нужно сделать, это выйти за пределы своих городов, где производятся вооружения, оставить свою работу, уйти в поля и смотреть с расстояния, как горят их дома. Там у них найдется время для созерцания, для медитации и раскаяния. Там они могут вспомнить миллионы русских женщин и детей, которых они согнали со своих мест погибать в снегах, вспомнить массовые казни крестьян и военнопленных… Там они могут вспомнить, что это гитлеровский режим принес Германии лишения, муки, смерть и разруху. Там они могут понять, что свержение тирана есть первый шаг к освобождению.

1942

В Европе, в некотором смысле, восстановлена граница монгольского завоевания XIII века.

1955

Майкл Коллинз[]:

Вы гонялись за мной день и ночь, вы назначили награду за мою голову.

Черчилль:

Да, но это была хорошая цена — 5000 фунтов стерлингов. Посмотрите на меня 25 фунтов[] — живой или мертвый. Как бы вы себя чувствовали на моем месте?

Я хочу умереть в Англии.

1962

Когда я попаду на небеса, я намерен провести большую часть первого миллиона лет за рисованием.

Это было большое путешествие, весьма стоящее того, чтобы предпринять его — однажды.