Филип Хук - Завтрак у Sotheby’s. Мир искусства от А до Я

Это случилось, когда подали кофе. Боковым зрением я заметил, как хозяйка дома потянулась к «Мальборо». Плавным движением я достал из кармана коробок, вынул спичку и зажег. Однако в своем стремлении услужить я нажал слишком сильно, головка спички отлетела, упала мне на колени и подожгла мои штаны. Я кое-как потушил пламя салфеткой, но к этому времени хозяйка уже успела закурить. Я потерпел позорную неудачу. Такой урок в деле обслуживания клиентов я получил на начальных этапах карьеры.

К следующей заграничной командировке я купил зажигалку, совершив жест – символ преображения, через которое предстояло пройти «Кристи», чтобы выжить. И он действительно преобразился, наконец осознав, что иностранцы составляют значительную часть клиентов, и успешно открыв филиалы в Европе и Америке. Чаша весов склонилась в пользу «Кристи», и в начале восьмидесятых, в постуилсоновскую эпоху, тучи сгустились уже над «Сотби». Не хватало талантливых руководителей, которые могли бы его возглавить. Компанию попытались купить двое американцев, господа Свид и Коган, производители ковров. Их фирма носила название «Дженерал Фелт». Старая гвардия, еще остававшаяся к тому времени в «Кристи», немало повеселилась, твердя, что такого генерала нет в списке офицерского состава армии [58]. В конце концов «Сотби» приобрел другой американец, Альфред Таубман.

Спрос на искусство во всем мире: на аукционе покупатели со всего земного шара наперебой предлагают цену по телефону

В 1998 году настала очередь «Кристи» перейти в чужие руки: подумать только, «Кристи» купил француз! Воображаю, мой коллега, не ездивший на охоту по средам, перевернулся в гробу. Так что теперь обоим аукционным домам, приобретенным иностранцами, предстояло в какой-то степени утратить свою неповторимую английскую атмосферу и приобщиться к глобализации XXI века. Не все проходило гладко. Скандал с фиксированными комиссионными, разразившийся в 2000 году, стал симптомом радикальных перемен и напоминанием о том, что прежде нужно отвергнуть старые методы ведения дел, а уж потом только вводить новые. Картельное соглашение, заключенное главами «Кристи» и «Сотби» и предусматривавшее фиксированные размеры комиссионных вознаграждений, было раскрыто и урегулировано. Тем из нас, кто наблюдал за ходом драмы «изнутри», нетрудно было понять, почему это случилось. Причиной ее стало возвращение к принятым в старой доброй Англии дедовским методам заключения сделок, когда джентльмены договаривались обо всем за ужином в клубе. Участникам таких соглашений и в голову не пришло бы, что они нарушают закон. А если бы и пришло, они тем не менее ощущали бы себя в безопасности, ибо джентльмены не разглашают доверенных им секретов. Однако, с точки зрения американцев, они действительно поступали противозаконно. И в Америке нашлись люди, готовые разгласить конфиденциальную информацию. Все вместе являло собою классический пример недоразумения, вызванного различиями в английской и американской культуре.

По иронии судьбы, даже когда это картельное соглашение действовало, аукционные дома не получали сказочных прибылей. Они стремились не столько нажиться, сколько просто удержаться на плаву. Вознаграждения брокеров упали из-за постоянного соперничества двух домов, и в итоге прибыли остались крошечными. Чтобы понять, почему это произошло, достаточно взглянуть на людей, работающих на аукционах. Многие из них – специалисты высокого класса, страстно влюбленные в картины или предметы искусства, которыми они занимаются, и зачастую готовые довольствоваться самой скудной оплатой. Поэтому они прекрасно подготавливали и проводили торги, получая низкие доходы и наслаждаясь возможностью подержать в руках шедевр. Не могу припомнить иного вида коммерческой деятельности, уж по крайней мере ни одного, котирующегося на Нью-Йоркской фондовой бирже, где подобная приверженность чистоте и строгости отрицательно сказалась бы на коммерции. И все же это так. Потому и установление фиксированных комиссионных стало своего рода механизмом внутреннего регулирования, наложением ограничений не только на клиентов, но и на собственных сотрудников.

«В конце концов все достается не червям, а аукционистам, – писал Джордж Литтлтон Руперту Харт-Дэйвису в 1958 году. – После страхования аукционное дело, разумеется, самый безопасный вариант мошенничества: аукционисты ничем не рискуют, получают проценты от сделок, а заключать их можно бесконечно, учитывая, что одни и те же картины часто продаются снова и снова. А самодовольные-то они какие, точно сами создают шедевры, которыми торгуют». Однако похоже, что в XXI веке аукционные дома действительно создают если не шедевры, то по крайней мере репутации, особенно на рынке современного искусства. Принять произведение начинающего современного художника на вечерние торги, где представлено лучшее, – значит признать его значимость и укрепить позиции его бренда. Точно так же выпуск каталога продаж, целиком посвященного одному художественному течению, например сюрреализму, равносилен его высокой оценке и служит верным признаком его популярности на рынке [см. главу II «Сюрреализм»].

За последние пятьдесят лет рынок предметов искусства кардинальным образом изменился, а вместе с ним и та роль, которую играют в его структуре аукционные дома. Наиболее важным было их превращение из оптовых компаний, по низким ценам продающих целые коллекции розничным торговцам антиквариатом, в могущественные коммерческие структуры, обращающиеся непосредственно к индивидуальному покупателю, последнему звену цепи. В ходе этих изменений, с одной стороны, были потрачены на маркетинг огромные средства, а с другой – хитроумные финансовые механизмы стали использоваться для того, чтобы обеспечить покупку и продажу предметов искусства по все более высоким ценам [см. ниже раздел «Деньги»]. Это стало возможным благодаря по-прежнему высочайшему, непревзойденному качеству художественной экспертизы, которую предоставляют «Кристи» и «Сотби». Пока оно будет оставаться на этом уровне, я предрекаю их дальнейшее двоецарствие.

Не все, кто покупает произведения искусства, – коллекционеры. Коллекционер покупает предмет искусства главным образом из любви к нему и ради восприятия оного предмета в контексте других картин и скульптур, уже наличествующих в его собрании. Лучшие коллекции предметов искусства – это самостоятельные произведения, совершенно очевидно несводимые к сумме своих составляющих. Когда коллекция является результатом индивидуальных творческих усилий конкретного владельца, она зачастую производит более благоприятное впечатление, нежели случайное скопление ценных экспонатов в музее. Это вовсе не означает, что коллекционеры сплошь бескорыстные альтруисты, чуждые любых позорных соображений о финансовой стоимости своих собраний. Произведения искусства ныне столь дороги, что никто не может позволить себе подобного идеализма. К тому же любой коллекционер волей-неволей рассматривает приобретенное великое произведение искусства как трофей и явно будет гордиться, демонстрируя его знакомым. Впрочем, вы узнаете коллекционера, когда с ним столкнетесь. Он не похож на человека, покупающего картины и скульптуры для того, чтобы повысить свой статус или просто украсить дом [см. ниже раздел «Символ статуса (искусство как)»].