Том Уилкинсон - Люди и кирпичи. 10 архитектурных сооружений, которые изменили мир

Бессердечная стена остается глуха к мольбам влюбленных, поэтому они устраивают тайное ночное свидание у заброшенного склепа. Фисба прибывает первой, однако ее спугивает вышедшая на охоту львица. В спешке девушка теряет платок, который разрывает на части явно недовольная исчезновением добычи хищница с окровавленной после охоты мордой. Появляется Пирам и во время напрасных поисков возлюбленной находит растерзанный и окровавленный платок. Решив, что Фисба погибла, он пронзает себя мечом. В этот момент возвращается Фисба и, обезумев от горя, тоже лишает себя жизни.

Легенда, кроме очевидного вывода о том, чем чреваты опоздания, демонстрирует ключевую роль архитектуры как препятствия к сексу и показывает, что случается с теми, кто пытается его преодолеть. Можно считать эту историю космогоническим мифом взаимосвязи секса и архитектуры: он напоминает, что среди изначальных задач зодчества было и предотвращение нежелательных связей. Во многих культурах стены служили (а иногда и служат до сих пор) препятствием к незаконной любви, первобытным средством закрепления брачных уз, предотвращения супружеской неверности, кровосмешения и прочих табуированных связей. И хотя автор «Метаморфоз» выбирает местом действия древний Вавилон (характерный для классиков неодобрительный кивок в сторону восточной жестокости), подобное практиковалось и в древних Афинах – предполагаемой колыбели западной цивилизации. Афинские женщины не имели ни права голоса, ни собственности и скрывались от посторонних глаз в самой глубине супружеского дома, где в помещении под названием «гимнасий» ткали и занимались детьми. Таким образом, архитектура стояла на страже моногамии. Тем временем мужчины принимали гостей в «андроне» – общественном помещении, предназначенном для обедов и гулянок, для развлечений с гетерами и ведения дел.

Бурная политическая активность афинских мужчин объяснялась исключительно отсутствием необходимости работать. Демократия покупалась ценой подкрепленной архитектурными средствами власти над женами, чей труд наравне с рабским обеспечивал мужской досуг. Роль женщины в греческой архитектуре ярче всего отражают кариатиды, поддерживающие портик Эрехтейона на афинском Акрополе. Эти исполинские женские фигуры навеки придавлены своей ношей, навеки обречены поддерживать поработившее их социальное здание. Активное использование кариатид в западном классицизме наглядно свидетельствует о том, что традиция подчинения женщин жива до сих пор и Ле Корбюзье, рисуя наложниц на стенах виллы Грей, совершал атавистический поступок: он пытался превратить комнату женщины в гарем – в тюрьму, возведенную мужским шовинизмом; в клетку, которой положено быть прозрачной, чтобы не создавать препятствий бдительному мужскому взору. Но Корбюзье опоздал, закрывая дверь конюшни, когда лошадь уже давно скачет на воле.

Однако, прежде чем женщина сбежала из своей архитектурной тюрьмы, прошел не один век – мрачный век, когда церковь возводила для сексуальных отношений преграды покрепче каменных стен. И лишь через 1340 лет после Овидия созданный Боккаччо сборник пикантных историй под названием «Декамерон» станет глотком свежего воздуха в задыхающемся от ханжества Средневековье. В обработанной Боккаччо легенде о Пираме и Фисбе инициатором запретной связи выступает скучающая домохозяйка, запертая ревнивым мужем. Несмотря на все предосторожности ревнивца, она находит щель в стене, отделяющей супружеский дом от соседнего, в котором, по счастливой случайности, проживает симпатичный молодой человек. Бросая камни через стену, женщина привлекает его внимание, и начинаются влюбленные шепотки. Пока все в соответствии с греческим оригиналом, а вот дальше следуют нововведения. Не удовлетворившись разговорами, женщина разрабатывает хитроумный план по устранению мужа с дороги. Сыграв на его ревности, она убеждает супруга, что, пока он спит, в дом проникает другой мужчина. Разъяренный муж решает поймать этого призрачного соперника, еженощно карауля входную дверь, – и пока он охраняет вход, сосед пробирается через (значительно расширенную за это время) щель в стене прямо в постель к хозяйке.

Рассказанная Боккаччо история свидетельствует о том, что сексуальные оковы, надетые на женщину мужчиной, постепенно теряют силу: главная героиня хитростью ломает архитектурную клетку и безнаказанно наслаждается сексуальной свободой. Развязность «Декамерона» продиктована переменами в интимной сфере, главная из которых – принятие как социального факта сексуальной вольности, которая ведет уже не к трагедиям, а к удовлетворению. Общество изменилось, предприимчивость и хитрость ценятся в нем больше, чем средневековая набожность, а нефункциональные для общества нравы преподносятся как вредные и глупые. Однако, несмотря на то что стена Боккаччо куда податливее и уступчивее неприступной стены у Овидия, это по-прежнему стена, и женщина все еще остается пленницей в доме мужа.

Эпоха Возрождения принесла новые перемены: в «Сне в летнюю ночь» история Пирама и Фисбы разыгрывается компанией мастеровых на потеху аристократической публики. Аристократам пока невдомек, но мастеровые эти выступают предвестниками массового общества и его демократизации, поэтому их представления об интимной сфере многое говорят о нестабильности сексуальных нравов в начале Нового времени. Показательно, что стена в «Сне в летнюю ночь» живая и на равных участвует в добывании запретного плода. Роль говорящей стены играет медник Рыло: «Известка с глиной, с камешком должна вам показать, что я и есть Стена».

Эта трансформация – один из первых примеров сугубо современного процесса овеществления, материализации абстрактного. Происходит она от неумения разглядеть формирующие общество капиталистические силы. Утратив осознание того, что ценность создается людским трудом, человек наделяет вещи (товары) самостоятельной ценностью и отводит им социальные роли наравне с собой (так, например, к рынкам применяются термины вроде «лихорадит», «крепнет», «растет» – словно к одушевленным объектам). И если в результате овеществления созданные человеком предметы получают собственную жизнь, живые люди опредмечиваются, воспринимаются как товар, поскольку продать они могут только себя – свое время и свой труд. Приводят эти разнонаправленные тенденции к тому, что стены (возводимые человеком, а значит, подверженные разрушению) воспринимаются как Богом данные преграды, которые могут взаимодействовать с людьми на собственных условиях. Таким образом, социальное положение медника Рыло, перевоплотившегося в стену, в буквальном смысле становится твердокаменным и незыблемым.