Маргарита Городова - Священное наследие

Этот мотив возникает над Днепром в начале XI столетия, сейчас же повторяется над Волховом, а затем варианты его начинают множиться: во Пскове, Смоленске, Владимире, Переславле, Чернигове, Ростове, Коломне, Нижнем Новгороде, Устюге, в Троице-Сергиеве, в больших и малых городах и совсем без городов, во множестве монастырей и кремлей; в следующие эпохи он достигнет своего апофеоза в Кремле Московском.

Над этим стоит задуматься. Вряд ли увенчалась бы успехом попытка исчерпывающе объяснить это явление одними соображениями военно-политическими, техническими, даже общекультурными. Другие страны, расположенные в сходных географических условиях, в эпоху тех же феодальных отношений и, если можно так выразиться, в схожих религиозных климатах, создали, однако, совсем другие художественно-мистические символы, другие эстетические образцы и, в частности, архитектурные каноны. Архитектурный ансамбль вообще далеко не везде перерос в первенствующий символ, в синтетическое отражение трансмифа, в каменное подобие «Града взыскуемого». В такой символ он перерос в Египте и Вавилоне, в Индии и некоторых странах буддизма, в Афинах, но этого не случилось ни в Иране, ни в Японии, ни в североиндейской культуре, и даже о таковом значении средневековых аббатств можно говорить только с натяжкой. Очевидно, мы имеем здесь дело с фактом иррациональным, может быть с духовным вкусом сверхнарода. Корни же духовного вкуса уходят в неисследимые его глубины, к закономерностям, связующим сверхнарод с надстоящей над ним второй реальностью».

Нет ничего более удивительного, чем этот факт. Народ, строивший государство в суровом климате, на земле лишенной больших и доступных залежей каменного строительного материала, в условиях катастрофических перепадов температуры, что наиболее разрушительно именно для каменных построек, народ, который на протяжении всей своей истории испытывал нехватку рабочих рук для ведения хозяйства и обеспечения себя жизненно необходимыми продуктами, этот народ создал не только самое огромное, по размерам, государство человеческой истории, но и свою самобытную каменную архитектуру, гораздо раньше многих европейских наций, живших в более благоприятных географических условиях. Если же говорить о традициях деревянной архитектуры, то тут Русь достигла абсолютных вершин, которые с ней не может разделить ни один народ в мире.

Архитектура, и, особенно, сакральная архитектура, представляет собой в совершенно определенном смысле икону в камне и дереве. В архитектурной форме культовых памятников, в особенностях градостроительных принципов, да и в гражданской архитектуре, этнос в овеществленных, окаменевших формах запечатлевает свой неповторимый духовный облик.

В архитектуре же заключена и особая цифровая система пропорциональных закономерностей, которые являют собой определенную математическую модель, используемую при описании сакрального пространства и мироздания в целом. Известные с глубокой древности нумерологические знания о числовом выражении определенных пропорциональных закономерностях мироустройства в христианской традиции были воцерковлены, будучи очищенными от пантеистического балласта в горниле Священного Предания.

Формы архитектуры, ее пропорциональные закономерности, в силу вышеуказанных причин, сопряженные с духовным складом народа, с его верой и культурой, уходящей корнями в священные глубины традиции, имеют освященные этой же самой традицией незыблемые канонические закономерности своего выражения. При этом мы не должны понимать под каноном только или преимущественно некий юридическо-нормативный акт, обязательный к исполнению. Канон есть мера некой формы, началом своим имеющая священный прототип или первообраз. Соблюдение священной меры дает ощущение не только внешней красивости, но и позволяет через зрительное восприятие пропорциональных закономерностей постичь нечто, что не всегда доступно прямой рассудочности, но что от этого не становится менее реальным. Без этой священной меры само понятие прекрасного будет неотделимо от пошлой экстравагантности.

Именно через эту священную мерность, непостижимая красота и таинственная мистика открываются даже непосвященному, но открытому и честному духовному взору соотечественника или иностранца в русских памятниках, в русском народном характере, в христианской культуре вообще.

Европейский гость Виконт Дарленкур так описывал свои впечатления от увиденного им храма Василия Блаженного: «Как изобразить это здание, самое непостижимое и чудное, какое только может произвести воображение человека».

Английский писатель Пристли свидетельствовал: «Русские отнюдь не ординарные европейцы или (и это присущая всем ошибка) восточные люди. Они – русские, народ суровых восточных равнин, раса сосредоточенных людей, твердых и в то же время мечтательных…(которые) полагают, что они обладают исключительной, ни с чем не схожей и, возможно, мистической судьбой».

Немецкий комендант города Валдая во время войны подметил: «(народ русский) оставил во мне впечатление чего-то великого и таинственного по скрытой в нем непонятной силе».

Поразительная сила воображения, таинственная сила воли и характера, мистическая судьба нашего народа есть внешние свойства-символы, свидетельствующие миру о принадлежности его к священному первоисточнику этих даров, к православной вере.

Но есть и еще одна тайна не только нашего народа, но и любого народа, не потерявшего связь со своей священной традицией. Это мистическая связь с предками, которая вечно омолаживает национальные духовные и творческие силы.

В одной из своих работ, а именно «Унтерменши, морлоки или русские», замечательный русский публицист Борис Башилов приводит один свой разговор, состоявшийся еще в Сталинской России до войны: «Я навсегда запомнил то, что мне говорил в дни моей юности шаман племени селькупов Ямру Окатетто, устами которого вещала народная мудрость, жизненный опыт бесчисленных поколений: «Только большевики хотят быстро все делать. Кто им не верит, тех убивают…Глупый ум, злое сердце. Большевики думают – всегда будут жить. Они долго жить не будут. Они только о живых думают, о мертвых забыли. А в душе каждого живого – тысячи мертвых живут. Все, кто жил до нас. Мертвых больше, чем живых. Телом умерли, а душой в наших душах живут. Мы так хотим делать, по-своему, а умершие предки против идут, серчают. Говорят: «Разве мы все дураки были? Почему все по-своему хотите делать?». Только большевики и дураки не знают, что мертвые повелевают живыми. Мы не замечаем этого, а делаем так, как умершие предки делали. Как они, радуемся, как они, плачем, как они, ненавидим. Все – как они делаем. Нам только кажется, что мы все по-своему делаем. Большевики убьют много людей, друг в друга стрелять будут и ничего не сделают. Только большевики да дураки думают, что сделают. Живых убить можно, а как мертвых убить? Предков, которые в душе каждого живут?». Я вспомнил эти слова шамана Ямру Окатетто, когда прочитал в одном из сочинений Гоголя: «Мертвецы также вмешиваются в дела наши и действуют вместе с нами». Я был страшно поражен своим открытием. Тем, что великий писатель великого народа и неграмотный шаман племени селькупов думали одинаково. Позже я понял, что тот, кто пьет воду из источника народной мудрости, накопленной за тысячелетия, не только равен тому, кто питается плодами отвлеченной книжной мудрости, а иногда и выше их».