Александр Копировский - Церковная архитектура и изобразительное искусство. Хрестоматия

<���…>

1Отдельная арка, как делалось в прежние времена, или углубление и свод, где помещается жертвенник для совершения проскомидии. Имя тухл усвояется и другому полукружию, где помещались сосудохранительница, или диаконик. Значение же, усвояемое так названной тухл св. Отцем, и доселе усвояется жертвенику. См. Нов. Скриж. Гл. 6, § 3. Изд. 1858. СПб.

2Т. е. превыспренного, именуемого в Писании небом небес (Пс 67:34; 113:24 и т. п.).

3Под этим именем разумеется, по Симеону Солунскому (гл. 136), верхнее украшение иконостаса, состоявшее из изображений Спасителя и по сторонам его Богоматери, Предтечи, Ангелов и других святых. Соответствует же он украшениям на завесе, отделявшей в ветхозаветном храме святое святых (Иез 10:1, Исх 26:1, 31).

4Эта последняя прибавка наводит на мысль, что здесь нечто привнесено в сочинении св. Отца после и без всякой нужды. Что же касается до острижения волос на голове, то в древние времена этот обычай действительно был. См. Симеон Солунский περὶ τῶν ἱερ. χειροτ. гл. 158; ἐρμην. περὶ τὸυ ναοῦ, 45. Только на востоке и самый образ стрижения, и значение его были не те, что на западе. Ныне там этот обычай прекратился. Πηδάλ. С. 134–135.

5Св. Отец производит слово «στιχάριον» от слова «χάρις» в соединении с глаголом «ἐστί».

6То есть тверд и непоколебим, как человек препоясанный.

Глава II. О том, каким образом и в каком отношении святая церковь есть образ мира, состоящего из существ видимых и невидимых?

По силе… умозрения, святая церковь Божия, говорил (тот же старец), есть образ и подобие мира в целом его составе, состоящего из существ видимых и невидимых; так как в ней примечается подобное же и единство, и разделение, как и в мире. Составляя по устройству одно здание, она, по некоторой особенности в отношении к расположению своего состава, имеет разновидность, разделяясь на (две части) – на место, предоставленное одним иереям и священнослужителям, называемое у нас святилищем, и – место, открытое для входа всем верующим, называемое у нас храмом. Но с другой стороны, в целом она едина, – не раздробляется вместе со своими частями, по взаимному различию самих частей, но отнимает у самих частей существующее между ними в названиях различие совокуплением их в одно в себе, выражая обоими ими (именами частей) одно и каждое из них прилагая к той и другой, тогда как каждая остается тем, чем есть, – и именно – храму (давая название) святилища, поколику он освящается силою тайнодействия по сопредельности его (с святилищем), и святилищу имя храма, так как для совершения свойственного ему священнодействия храм (в котором устрояется и святилище) составляет необходимое условие, – а сама при обоих остается одною и тою же. Таким-то образом и весь существующий мир, получивший начало от Бога, разделяющийся на мир духовный, который составляют умные и бесплотные существа, и этот мир чувственный и вещественный, который величественно сложен из многих видов существ, будучи как бы другой, некоей нерукотворенной церковью, мудро изображается сей рукотворенной, имея мир горний, назначенный для вышних сил, как бы святилищем, а мир дольний, предоставленный (существам), получившим в удел жизнь чувственную, – как бы храмом. При всем том мир – один; он не разделяется вместе с частями своими, а напротив, покрывает различие самых частей по их естественным особенностям силою отношения их к его целости и нераздельности, так что они неслитно составляют одно и с ним, и между собою, одна входит в другую, и обе, как части, составляют один мир, в нем, как целом, оставаясь особенными и действительными частями. Ибо весь мысленный мир таинственно в символических образах представляется изображенным в мире чувственном для тех, кои имеют очи видеть, и весь мир чувственный, если любознательно умом разбирать его в самых началах, заключается в мире мысленном: этот в том своими началами; а тот в этом своими образами. А дело у них одно, якоже аще бы было коло в колеси, по словам дивного, великого тайнозрителя Иезекииля (1:16), который, как мне кажется, говорит это о двух мирах. И еще: невидимая бо его от создания мира творенми помышляема видима суть, говорит божественный Апостол (Рим 1:20). Если же и невидимое, как написано, открывается посредством видимого, то, без сомнения, для упражняющих свой ум в духовном созерцании еще гораздо легче будет уразуметь видимое по невидимому. Ибо созерцание мысленного в символах при помощи видимого есть вместе духовное познание и уразумение видимого посредством невидимого: потому что вещи, которые взаимно объясняют одна другую, необходимо должны иметь на себе совершенно точные и явственные отражения одна другой, и связь между ними должна быть неразрывная.

Глава III. О том, что святая церковь Божия есть также образ чувственного мира в отдельности

И еще говорил он (старец), что святая церковь Божия есть символ и одного чувственного мира в отдельности. Как бы небо у нее божественный алтарь; а земля – благолепие храма. Равным же образом и мир представляет собою церковь, имея небо, соответствующее святилищу, и украшение земли, соответствующее храму.

Глава IV. Каким образом и в каком отношении святая церковь Божия служит символическим образом человека и сама им образуется, как бы человек?

И еще он (старец) говорил, что, по иному способу созерцания, святая церковь Божия подобна человеку, имея святилище – душу, божественный жертвенник – ум, и храм – тело, и служа как бы образом и подобием человека, созданного по образу и подобию Божию. В храме, т. е. в теле, проповедуется нравственное любомудрие; в святилище, т. е. в душе, сообщается духовный смысл естественному созерцанию; а в уме, т. е. в божественном жертвеннике, открывается таинственное богословие. И наоборот, человек есть в таинственном смысле церковь, в теле, как бы в храме, проявляя деятельную силу души исполнением заповедей по силе нравственного любомудрия; в душе, как бы в святилище, принося Богу, при помощи слова, как плод естественного умозрения, вытекающие из сердца слова, совершенно очищенные духом от всего вещественного; наконец, в уме, как в жертвеннике, входя в сокровенное на неприступной высоте многопетое неявленного и недоведомого великогласия безмолвие Божества, при помощи некоего многоречивого и многозвучного молчания, и, сколько возможно для человека, по силе таинственного богословия, пребывая с Ним (с Божеством) и делаясь таким, каким поистине должен быть тот, кто удостоился приближения Божия и осияния Его всесветлыми лучами.