Анатолий Курчаткин - Через Москву проездом

Просушив блокнот, я сел с ним за стол в комнате и попробовал расшифровывать те обрывки слов, те буквы. те крючки и закорючки, которые остались. Ничего не получалось. Это были просто слова, просто слоги, просто линии и цифры – никак не связанные друг с другом, разрозненные, бессмысленные символы.

Я откинулся на спинку стула, закрыл глаза и попробовал восстановить ход своих мыслей тогда, свою возбужденность тех дней и раздраженность, мне почудилось, что эта замуровавшая тогдашнее мое сознание дверь в мозгу словно бы шевельнулась, словно бы прогнулась… и в тот же миг я вздрогнул от ощущения, что за спиной у меня кто-то есть, резко повернулся – все в комнате было так, как обычно, пусто было, никого, кроме меня.

Может быть, все-таки нельзя было прекращать принимать лекарства, подумалось мне со страхом. Не просто же так он велел мне принимать их, не просто же так…

С того самого момента, как выбросил лекарства, я не перестаю бояться того, что сделал, но так, как сегодня, я еще не боялся.

Я встал, прошелся по комнате… прошел на кухню, вынул из холодильника яйца, сделал яичницу, поставил кипятить воду для чая и сел есть. Я ел и думал о своей работе, но думал в общем, неконкретно, словно это была не моя работа, словно это не я вынянчил все и выпестовал, а будто я был кем-то вроде отчима по отношению к ней и смотрел со стороны. Ни одной идеи у меня не было в голове, ни одной толковой мысли.

Потом я позвонил Евгении.

– Зачем ты звонишь? – спросила она сухо. – Я все ясно написала в письме. Ты что же, считаешь меня за человека, который не отвечает за свои слова?

Я не считал. За полтора года я все-таки немного узнал ее – она очень хорошо отвечала за свои слова.

– Плохо мне без тебя, – сказал я.

– Давай все эти жалобы оставим при себе, – по-прежнему сухо ответила она.

Был день, я звонил ей на работу, и она говорила со мной еще довольно сдержанно.

– Я нашел свой блокнот, – сказал я. – Тебе это не интересно?

– Я не сомневалась в этом, – отозвалась она. – Все? Больше тебе от меня ничего не нужно?

– Только весь текст смыло водой, – с тупой безнадежностью пробормотал я, вновь и до конца теперь понимая, что все между нами кончено.

– Обратись к криминалистам, – с небрежной язвительностью, не замеченной, наверное, даже ею самой, сказала она. – До свидания.

Толстый, самоуверенный зуммер пропорол мне барабанную перепонку, и я положил трубку.

Я вновь взял в руки вспухший, со вскоробленными, пожелтевшими листами блокнот, постоял над ним, вглядываясь в бессмысленные слова, слоги, черточки, и швырнул обратно на стол. Блокнот проехался по его полированной глади, толкнул авторучку, она откатилась к настольной лампе, ударилась об ее основание, и от удара с нее слетел колпачок. Я взял ручку и попробовал перо на обложке блокнота. Оно царапало – видимо, от удара жало заскочило одной половинкой на другую, – и в этот же миг меня осенило: когда я записывал свои мысли об эксперименте, в ручке у меня кончились чернила, перо почти не писало, но мне не хотелось прерываться, я поминутно встряхивал ручку и жал на перо изо всех сил – так что на бумаге должны остаться довольно отчетливые следы, и мне в самом деле надо обратиться к криминалистам.

Я бросил блокнот в портфель и, выйдя на улицу, схватил такси. Меня всего так и трясло от нетерпения, ехать обычным транспортом я был просто не в состоянии.

Через два часа рядом с блокнотом в портфеле у меня лежала официальная бумага от нашего института в институт криминалистики с просьбой восстановить утраченный текст, содержавшаяся в котором информация крайне нужна для важных исследований…

Ехать домой, оставаться в своей квартире один я боялся. Я напросился в гости к своему товарищу по работе, уговорил его даже собрать небольшую компанию и вечер провел в острословии, шутках, пустых, незначительных и веселых разговорах обо всем на свете. Не поехал я домой и на следующий вечер, и на третий.

На четвертый день я получил расшифровку. Не удалось восстановить примерно одну пятую часть текста, но того, что восстановили, было вполне достаточно. Я ехал в тряском, грохочущем поезде метро к себе в институт, читал-перечитывал эти отпечатанные на машинке две странички написанной мною три месяца назад разработки эксперимента, и все узнавалось, все восстанавливалось в памяти – просто поразительно, почему же я ничего не мог вспомнить: отлично все помню.

По приезде я тут же собрал лабораторию и стал излагать суть нового эксперимента, к осуществлению которого приступим с сегодняшнего же дня, вот с этого мига.

8

В дверь позвонили.

Я сидел в расслабленной, ленивой позе в кресле перед телевизором, задрав ноги на сиденье стула, смотрел очередную серию какого-то многосерийного фильма про звероватых сибирских мужиков и баб, ничего не понимал, да и не собирался понимать – я устал за день, болела голова, и мне хотелось посидеть, ни о чем не думая. И вставать, изменять найденное наконец удобное положение тела мне также не хотелось, и я не встал на звонок, остался сидеть – может быть, это случайно позвонили ко мне, может быть, кто-то ошибся и звонков больше не будет.

Но после долгого, чуть ли не в минуту, перерыва позвонили снова.

Кряхтя, я спустил ноги на пол и пошел в прихожую. Дернул за шнур выключателя и открыл дверь.

Передо мной стояла хорошенькая молодая женщина с яркими, цвета тополевой коры серыми глазами, она была смущена, и эта ее смущенная неловкая улыбка очень шла ей, она освещала ее хорошенькое милое лицо ясностью и чистотой.

– Слушаю вас, – сказал я.

– Простите, это, видимо, неожиданно… – все так же смущенно улыбаясь, сказала она. – Как вы себя чувствуете?

Это и в самом деле было неожиданно: приходит незнакомая женщина и справляется о твоем самочувствии. Явно ей был нужен кто-то другой.

– Вы не ошиблись? – спросил я. – Вам я нужен?

– Вы, – сказала она. – Вы меня не помните, да? Я вам обязана… В общем, чепуха, конечно, вы меня посадить хотели, в автобусе… но я вам благодарна… а тогда вот, весной, у вас было такое лицо… Я никак не могу успокоиться, сколько времени прошло, у вас что-то ужасное было, может, вам помощь требовалась… у вас все в порядке, скажите?

Фантастичнее повода для появления у незнакомого практически человека я, пожалуй, и не придумал бы. Надо же, я совершенно не запомнил, какая она, за те две встречи, – совершенно никогда не виденное мною лицо, ну совершенно.

– Вы проходите, – приглашающе махнул я рукой, чувствуя, как мне на лицо выползает такая же, как у нее, смущенная улыбка. – Что я вас здесь держу. Вы извините…

– Нет… да, благодарю, – сказала она, делая шаг вперед и не переступая порога. – Но вы как себя чувствуете, у вас все нормально, скажите? Может, вам какая-то помощь нужна, нет? Вы меня извините, это, может быть, даже назойливо, не знаю, но я с того времени все время мучаюсь: вот человек хотел мне помочь, и вот ему плохо, а я осталась стоять, не окликнула его, не спросила…