Артем Полярин - В зоне листопада

– Ну да, а гибнут почему-то бабушки и мамы с детьми. Сейчас послушаем!

Андрей заводится или пытается завести, вернее, довести. Настраивает приемник на волну «Казачьего радио». Вслушивается в новости о наступлении на Лабед. Сухая статистика потерь боевой техники и личного состава.

– Пропаганда. Выключите этот зомбоящик! – переживает Настя.

– А давай послушаем, куда ракеты твои полетели.

– Да почему мои-то?

– На буйной площади была? За резидента голосовала?

– Я за свободу голосовала!

– Вот теперь смотри, что из этого вышло.

– Срочные новости. С аэродрома города Ротамарк десять минут назад был осуществлен запуск двух тактических ракет «Точка». Ожидаем информацию о месте попадания.

Страшные новости сменяются музыкой. Из динамиков мощной волной накатывают напряженные слова:

«…дальше действовать будем мы!»

– Да выключите вы эту херню! – возмущается Настя.

Андрей не реагирует. Настя достает айфон, надевает наушники. Никон, сидящий совсем рядом, разбирает слова песни: «…воины света, воины добра…».

Долгожданная заправка показывается из-за поворота. Она привлекательна для пассажиров не столько возможностью заправить автомобиль или заправиться самим, сколько наличием обычно небольшого, обособленного строения с одной, а если и повезет – с двумя дверями. Первым к желанному укрытию спешит прыткий водитель. Вслед за ним бредут женщины. Когда подтягивается Никон, неподалеку от однодверной будки уже собирается небольшая компания. Вдруг, только что зашедшая мадам, выскакивает из-за двери с одновременно удивленными и восторженными воплями:

– Le trou est la! Le trou est la!

Язык Сартра и Лакана, естественно, никто не понимает. Андрей моментально реагирует пошлой шуткой, рассчитанной на русскоязычную аудиторию:

– Что, радость моя, паучок за жопку ухватил?

Все по привычке смеются. Озадаченная переводчица просит говорить на английском. Все так же удивленно, Катрин восклицает:

– There is hole there!

– Там дырка, – следует равнодушный перевод.

Андрей заглядывает за дверь, вероятно, ожидая увидеть дырку в стене. Пытается успокоить.

– Нет там в стенах никаких дырок. Никто не подглядывает. Мадам, ваша честь в безопасности! Хотите я посторожу?

Выслушав перевод, Катрин мотает головой, тычет пальцем в пол и удивленно восклицает все то же:

– There is hole there! The toilet is broken! It is dangerous!!

Тут уж даже те, кто сдерживался ради приличия, начинают нервно хохотать.

Глава 6.

День не заладился с самого утра. После разговора с Катрин, все дни стали тяжелее, но этот выдался особенно неблагоприятным. Сначала, женщина с диагнозом шизофрения, час рассказывала о том, как через коин с ней общаются пришельцы. Якобы, смещают баланс в ответ на ее действия. Сообщают, важную для всего человечества информацию. Пытаются подчинить ее жизнь своим целям. Требовала анализа записей в журнале коррекций баланса и, вообще, особого внимания к ее персоне. Чуть ли не освящения в прессе. Грозила, в случае неучастия, походом к начальству. Никон, конечно же, охотно направил ее к Мадам. Пусть развлекаются. Потом, один гражданин с вьетнамским или афганским синдромом, вязко и нудно упрашивал пойти с ним в полицию и объяснить там, почему он избил жену и тещу. И зачем выбросил телевизор в окно. Потом был школьник, страстно желающий изменить пол. Вымогал с истерикой и слезами гормональной коррекции. Угрожал суицидом. Потом… Все перемешалось как кисель с майонезом и текло сквозь кабинет мутным тошнотворным ручьем. И не было ему ни конца ни краю.

Пожилой мужчина, напоминающий профессора, пришел на прием к Никону впервые. Наследство, доставшееся от Мартина. Седая бородка, очки в роговой оправе, серая шляпа, пальто, саквояж. Все это говорило о его принадлежности к далекому прошлому веку.

– Здравствуйте, молодой человек. Имею честь представиться – Берестов Дмитрий Валентинович.

Гость поздоровался размеренно, но в то же время энергично. Разоблачился. Повесил артефакты былой эпохи на вешалку. Сел в кресло. Уставился на Никона внимательным цепким взглядом.

Никон не успел прочитать анамнез и подготовиться к визиту. Теперь делать это было неудобно. Начал с дежурной фразы:

– Как ваше самочувствие?

– Как обычно, – улыбнулся Дмитрий Валентинович, – как раз такое, как Вы можете прочитать в анамнезе.

– Я еще не успел посмотреть анамнез, – признался Никон. – Вы могли бы сами немного рассказать о Вашей проблеме?

– Молодой человек, у меня нет проблем, достойных Вашего внимания.

– Вероятно, была причина, по которой Вас подключили к Мнемонету.

– Вашей психодиагностической системе виднее, – пожал плечами Берестов. – Я был вынужден пройти процедуру, как преподаватель. Результаты показали сильный конфликт мотивов. Должен был согласиться на подключение ради работы.

– Делали анализ с Мартином Смитом? Получили представление, в чем заключается конфликт?

– Чтобы понять причину не достаточно быть аналитиком.

– Кем же надо быть?

– Человеком.

– Все мы люди.

– Спорный вопрос.

– Почему?

– Потому, что для ответа на этот вопрос надо сначала ответить на вопрос, что есть человек? Или кто? Вот Вы как думаете?

Вопрос может скатиться к политическому или религиозному, промелькнула мысль в сознании Никона. Согласно инструкции, разговоров на такие темы следовало избегать. Нейтралитет, непредвзятость, либерализм и плюрализм. Вот главные императивы. В то же время на поставленный вопрос надо дать четкий ответ. Иначе, контакт будет утерян. Работать станет тяжелее. Это может отразиться на индексе.

– На этот вопрос много ответов, – все же попытался съехать Никон.

– Мне интересен именно Ваш ответ на этот вопрос.

– И мне Ваш интересен.

– Я первый задал вопрос, – усмехнулся Берестов. – Вы же не думаете, я задал его, чтобы самому же и ответить?

– Не думаю.

– Вот и потрудитесь сформулировать.

– Чувствуется профессорская хватка, – постарался расшутить обстановку Никон. – Я думаю, что все мы рождаемся Homo sapiens, а людьми становимся, усваивая культуру, которая позволяет нам преобразовывать себя и мир. Преобразовывать саму культуру. Если вы хотите критериев для измерения человечности, то степень продуктивности преобразования себя и мира к лучшему можно считать таковыми.

– Абстрактно весьма, – ухмыльнулся Берестов.

– В общем.

– Тогда открывается еще один вопрос, сформулированный не одним классиком. Вот, Маяковским, к примеру. Что такое хорошо и что такое плохо?

– Насколько я помню, под этой формулировкой Маяковский дает подробное объяснение, – опять съехал к шутке Никон. – Солнце, смелость, порядочность, любовь к труду и науке – это хорошо. Град, трусость, неряшливость, леность и тупость – это плохо.