Леонид Хлямин - Короткие истории

Если идти трахаться на крышу, зайдя с первого подъезда, то вас будет видно с соседних домов, скорее всего. А если с последнего, где красуется наша, как бы сказали когда-то, непристойная надпись в стиле граффити, то видно с высотки, по улице Гагарина, в которой сейчас разместился корпус ебаного политеха. Кстати надпись служила (и еще послужит, если не закрасят) хорошим фоном для фотографий и стихов. Вот вам территория свободы. Крыши.

Я когда ходил устраиваться на работу в этот самый политех, то там имел честь общаться с одним гондоном, который разводил меня на деньги, вместо того, чтобы тупо принять на работу. Редкий мудила.

Стоя на чердаке, я снова задумался, что мы все так и не повзрослевшими подростками остались. Нам всем уже сильно за двадцать. А кому-то уже и тридцатник есть, и даже поболее. – Мы как подростки, сбежавшие от родителей, стоим холодным ноябрем, на чердаке крыши «№1» и собираемся дуть. Вернее, ребята мои собираются.

– Мы как классические «темные» личности стоим, выжидая. – Страшная дверь, дверь никуда, – говорит Дима.

Я подкладываю под нее, под дверь брусок железки, но она все равно сильно скрипит на ветру. В этом году очень рано началась зима, прямо в начале ноября, и нам приходится внюхиваться, думать, – а вообще попросту жить в своем городе, где стоит непонятное безвременье, если ты в нем родился и задерживаешься в нем, пересиживаешь, ничего не меняя. Это заметно только тем, кто в нем родился, и чувствует свою привязку к нему. Большинство из нас до сих пор безработные. Неустроенные. У всех почти есть высшее образование, а у меня теперь и ученая степень имеется, но хули толку от всего этого?! Приходит Виталик, с деньгами, и мы идем в кулинарию пить коньяк. Первый коньяк с пятью звездами на борту почти закончился. Мы возьмем его с собой, в кулинарию, и будем по-советски подливать его в стаканчики, незаметно, когда будем распивать другой.

ДЖУЛЬЕТТЫ МОЕЙ ЭПОХИ

Они хорошие и приличные девочки. С хорошими манерами. В меру безалаберны, в меру ответственны. Хороши собой, интересны, даже добры. Как я порой жалею, что не поживу и не проживу все их перипетии, и уж явно, скорее всего, не буду со многими лично, никогда не буду знаком. Они родились и росли с детства добрыми мечтами. Таланты у них точно есть. А то, что красивы, интересны и хороши собой – это точно. И я влюблен в них, в наших девочек. Во всех. У нас лучшие девочки на земле.

Подростковый возраст им говорил свое, детский – свое. Потом вот, юность. Дальше еще лет пять-семь и зрелость. И все, к сожалению, вроде бы и прошло. Все, что могло быть и случиться. Она готовилась, ждала, возбуждалась – и вот прошло. Дальше будет только повтор событий; а точнее бесчисленные попытки повтора. Но сначала было девичье равенство (да, скажу так – равенство). Они пошли в актрисы. Смелый выбор, но они знали что пройдут. И вот этот возраст – 17-20 лет. Сейчас должно случиться, произойти. Но всегда лето меняет осень и так далее по всем временам года. Год прожит. Студенткой она играет в основном в массовке. Это отлично. Парни хотят тебя, и более взрослые мужчины, скрывая от своих осточертевших жен, тоже хотят. Меня всегда интересовало: счастлива ли она? Есть ли у тебя это чувство полной эйфории? У меня было. Хоть и была это местная наша студия, но после спектакля я мечтал только о следующем спектакле. Я хотел следующий раз опять и опять. И девочка у меня была. Она меня целовала в коридоре. А я в гриме, костюме новогоднем, страшный такой весь стоял. Я сохранил это чувство навсегда. Да, иногда жалею, что не пошел дальше, а остался с тем, с чем остался. Но я живу так, поверь мне, читатель, как будто я на этой самой главной вершине уже когда-то был (а я искренне считаю так, что да, именно был). А как у тебя? Песня «La Luna» тревожит дух и разум? И ты впервые осознанно отдавалась уже по-взрослому, не как мелкая, да? Роль дали одной. Джульетту. Потом другой, если повезло. Да и каждая получила роль. Но дальше больше – и уходит юность. Спешишь из служебного входа на улицу прожить. Стать взрослой по-настоящему. Глаза блестят. Иду мимо, встречаемся взглядом. Всё понимаю, иду своей дорогой. Ты – своей. А может, давай вместе, а? Вдруг это – я? Я ведь тоже… Ну ты же знаешь… Я же рассказывал тебе. И всё тогда будет. И «La Luna» заиграет для обоих. Станет радостно и все, наконец, понятно. Такое редко бывает. Ты скоро вырастешь, и даже это тебя волновать перестанет. Страсти и иллюзии исчезнут. То, из-за чего ты просыпалась ночью и думала. Выйдешь, может замуж, но не за того, кого представляла на сцене, да и вообще – не за того. Разведешься. Выйдешь еще раз зачем-то, на этот раз уж точно «за кого надо, и следовало бы с самого сначала выйти».

Желаю, чтобы все равно все было удачно. Вдруг мы опять встречаемся когда-то, в какой-то другой жизни, или времени, и останавливаемся. Теперь я счастлив.

МИКРОРАЙОН

Он называл наше детство за 27-м домом «тропой смертного Гуки». Мы как всегда играли, бегали. Мы все детство пробегали с ним. И дружили как братья. Мы любили друг друга.

Мы бегали, я ловил его…

Но раньше деревьев, зелени было больше. Лето было. Можно было прятаться. Ловить воздух вечера: листва и влага. А днем: раскаленный воздух железобетона и пыль.

А, по сути, нам все равно было.

Подъезд, песочница, двор, – все из бетона.

Новостройка; да, на тот момент новостройка…

Почему, «смертного Гуки?» – спрашиваю. – «Не знаю. Ну, просто смертного Гуки», – отвечал. И даже, я полагаю, тут фильм про всяких индейцев ни причем.

А потом перестали общаться. Выросли.

А в школе Андрей сказал: «Одна пуля на двоих». Он тоже любил типа поэтично выражаться. Мы тогда «охотились» за «сусликами», двумя девчонками, так мы их ласково называли, за то, что они были маленького роста. Мы вместе стояли на посту №1.

Сейчас эти «суслики» взрослые тетки. И следа не осталось от их былого. Обе завели детей и мужей.

Зато когда я уединялся, то представлял одну из них. Ну, вы поняли, о чем я.

В журнале было сказано, что наши в городе… Да, так и написано в рубрике: «Наши в городе».

Хорошо, блядь, сказано. Оптимистично. Я поверил. Тоже давно это было. В прошлой жизни.

А в спортивном фото-журнале за 1989-й год было сказано: «Но нет нам финиша, есть новый старт». Советский журнал. Мне его тетя подарила, когда умер дядя. Журнал так и пахнет до сих пор его крепкими сигаретами.

А еще был когда-то колхоз «Красный Партизан»… Это я читал.

И был такой случай… Рассказывать не буду.

Святая душа на костылях.

Бледная немощь.

И всё, – сказал Генка, – тут нам и шабаш – поймают! Я улыбнулся.

Такое время было: время тушить свет и сливать воду, как говорится. И это самое «как говорится» – самое глупое выражение, какое есть.