Станислав Далецкий - Время шакалов

ВРЕМЯ ШАКАЛОВ

Шакал: хищник семейства псовых, мелкая разновидность волка; (переносное) – низкий, подлый и жестокий человек

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

«По бескрайней заснеженной степи в предрассветных сумерках двигались две тени – это были антилопа и старый шакал. Антилопа сайгак, прихрамывая, ковыляла на юг, направляясь к горам, вершины которых виднелись в неимоверной дали на фоне светлеющего неба. Антилопа отстала от стада из-за своей хромоты, когда на бегу попала ногой в нору суслика, повредила ногу и теперь медленно шла по следам стада, надеясь соединиться с ним у подножия гор на зимних пастбищах.

Антилопу сопровождал старый степной волк, именуемый людьми шакалом. Он встретил сайгака три дня назад, тоже отстав от своей стаи, которая бросила старого шакала на произвол судьбы, устремившись за стадом антилоп. У шакала не было сил броситься на антилопу, повалить её одним ударом и, вцепившись в горло, загрызть хромую антилопу для своего спасения от голода. Шакал несколько раз пытался догнать сайгака, чтобы вгрызся ему в горло, но хромая антилопа умело увертывалась от одряхлевшего хищника. Так они и двигались по степи рядом уже три дня: шакал заметно ослабел и сопровождал антилопу без всякой надежды на успех.

Вдруг сайгак споткнулся и упал, в очередной раз, попав хромой ногой в рытвину, скрытую под снегом. Шакал из последних сил бросился к антилопе и, сомкнув челюсти на её шее, рывком разорвал горло. Горячая кровь толчками полилась в пасть шакала, наполняя дряхлое тело живительной силой, а сайгак забился в смертных судорогах…».

Сонное видение исчезло, и Михаил Ефимович Рзавец проснулся ранним утром от возбужденного чирикания воробьёв на крыше своего временного летнего жилища. Этим жильём являлся угол чердака старого, ещё царской постройки, трехэтажного краснокирпичного дома на территории заброшенной парфюмерной фабрики на окраине Москвы.

– Снова приснился старый шакал: к чему бы это? – вздохнул Михаил Ефимович и, тяжело привстав с самодельного тюфяка, выглянул в слуховое чердачное окно. Стайка воробьёв отбила кусок белого хлеба у одинокого голубя и жадно расклевывала этот кусок, перебрасывая его друг другу при попытках голубя снова завладеть своей добычей.

– Всё как у людей, – подумал Михаил Ефимович, – одному не справиться против сплоченной стаи, даже если каждый из них в отдельности значительно слабее тебя.

Он снова опустился на тюфяк под шум и гвалт птиц на крыше, бьющихся за кусок хлеба, и огляделся. Полумрак чердака слабо освещался утренним светом через мутные стекла маленького слухового окна, ведущего с чердака наверх крыши из листового железа, покрашенного суриком.

Обрешетка чердака в два слоя досок: горбылем и обрезной доской с плотной зашивкой карнизов, создавала спокойствие, без сквозняков, воздуха, пропитанного сухим запахом голубиного помёта, толстым слоем, вперемежку с остатками гнезд из сухой травы, покрывающего весь чердак.

По-видимому, голуби издавна гнездились здесь, покрыв весь чердак отходами своей голубиной жизни, но теперь только помёт напоминал о многих поколениях голубей, живших на чердаке до появления Михаила Ефимовича. Одинокий голубь на крыше, бьющийся с воробьями за кусок хлеба, был представителем другой стаи и, вероятно, случайно залетел на этот пустырь, или, может, был болен и здесь решил закончить свою жизнь: с воробьями он дрался как-то без напора и страсти, присущих здоровой птице этого племени.

Шум и гвалт воробьёв на крыше прекратился – они доклевали хлеб и улетели. В наступившей тишине слышалось только слабое царапание голубиных коготков о железо крыши: голубь остался в одиночестве и осторожно прогуливался по карнизу, наверное, возмущаясь жадности воробьиной стаи, отнявшей его законную добычу с мусорной свалки, и от этого изредка воркуя.

– Ворону бы напустить на этих воробьёв – это вам не одинокий голубь, может и заклевать воробья, – подумал Михаил Ефимович, продолжая осмотр своей обители.

Справа от лежака, в ногах, у самого ската крыши стояли три большие, картонные коробки из-под бытовой техники, которые он подобрал в мусорном контейнере около вновь построенного высотного жилого дома, огороженного решетчатым железным забором.

В этих коробках находилось имущество Михаила Ефимовича и нехитрые припасы еды на чёрный день. Две банки консервов кильки в томате и три упаковки лапши «Доширак»: всё это он приобрёл неподалеку на рынке, по случаю неожиданного получения сто рублей от водителя авто, который сбил его на переходе к рынку, проезжая на красный свет. Михаил тогда упал, задев за машину, но не ушибся и не считал себя пострадавшим, однако водитель, выскочив из дорогой машины и убедившись, что машина не поцарапана, сунул ему эту сотню в руку и поспешно уехал.

– Есть все же порядочные люди и среди обеспеченных,– именно на таких,– как считал Михаил Ефимович,– и зиждется демократическое общество равных возможностей, установившееся в России после победы над тоталитаризмом Советской власти. Ведь хозяин дорогой машины мог просто переехать через него, и ехать дальше по своим делам, куда так торопился, не обращая внимания на светофоры, но он остановился, вышел и дал денег сбитому человеку, – размышлял Михаил Ефимович, продолжая осматривать свой чердак.

В коробке с едой лежали ещё два зачерствевших батона хлеба, подобранных в мусорном контейнере всё у того же нового дома с зажиточными обитателями. Теперь стало принятым: бытовой мусор из квартиры не спускать в мусоропроводы, конечно, имеющиеся в новых домах, а упаковывать мусор в пластиковые пакеты и выбрасывать их в контейнеры около дома. Так жильцы избавлялись не только от мусора, но и от крыс и тараканов, плодящихся в мусоропроводах.

Отходы людской жизни, упакованные в пакеты, были удобны для сортировки обитателями городских трущоб, каким стал и Михаил Ефимович: чистый снаружи пакет, можно было взять в руки, внимательно рассмотреть содержимое на свет и, если там нет ничего нужного и полезного, то не распаковывая, аккуратно перебросить этот пакет в соседний контейнер, чтобы не мусорить, и не раздражать проходящих мимо жильцов. Если же в пакете виднелось что-то привлекательное, то этот пакет подвергался более тщательному досмотру: нужное и полезное извлекалось из него, а остальное, также аккуратно, перекидывалось вслед за ненужным мусором.

Таким образом, легко и просто, без грязи и запахов, за полчаса можно было исследовать содержимое полного мусорного контейнера и спокойно, с достоинством, покинуть мусорку, унося добытые вещи и провиант в таких же пластиковых пакетах.

В коробке с едой лежало ещё полбанки домашнего варенья – старого и засахаренного, а также, полпачки сливочного масла, которое было куплено кем-то и выброшено хозяйкой из-за непонятного вкуса и качества.