Оак Баррель - Десять поворотов дороги

Чудной зверь был никому не понятен, ибо не являлся ни овцой, ни коровой, ни конем, вовсе не походил на кошку или собаку и был чужд любой известной в поселении дичи. А более всего соответствовал образу человека, только весьма коверканному, снабженному лицом и всем остальным, что не преминет отметить наблюдатель, иной раз сконфузившись от увиденного.

Суеверные дамы, проходя в обозрении этакой страсти, крепче прижимали лозовые корзины к бокам и старались быстрее отвести детей от круглого зеленоватого ока, пытливо следившего за перемещением селян. Пьяные бросались по привычке камнями, но скоро жалели об этом, поскольку от кота или собаки обратно ничего не прилетит, а от обезьяны – со всем удовольствием и весьма точно в лоб или промежность.

Иногда же зверь, и не реже двух раз за день, приноровившись сидеть на столбе ограды городского головы и тем пятная авторитет власти, спускался оттуда и требовал от людей кормления. Кто с опаской, а кто и со смехом давали ему яблоко или овощ. Поили овечьим молоком. Примат обожал мед и булки – и вообще во вкусах весьма сходился с фермерами, не считая пива и квашеной капусты, которой съедались в местечке тонны (герой Зюскинда сошел бы с катушек гораздо раньше, попади он сюда со своими талантами обоняния[8]).

В руки же он никому не давался, с фантастической ловкостью уворачиваясь от любых преследований. Кузнец, напившись пьян как сапожник вкупе с сапожником, не отставшим в хмеле от кузнеца, пытались изловить примата по науке, раскинув сеть, но лишь сами запутались в ней и долго еще на поругание двух супруг лежали спеленатые в канаве, пока не были вновь порабощены ими и водворены в домашние пределы – к месту, так сказать, постоянной приписки.

Иного безобразия из макака происходило с лихвою, ну да не о том речь. И мы его винить за это не станем, чтобы избежать нелицеприятных наблюдений над его старшим братом – человеком разумным, определение которому, подумаешь иной раз, пристало не по качеству, но в слепую лотерею бытия.

Именно такой экземпляр достался нашей странствующей труппе почитай задарма: двое исцарапанных о забор и один укушенный обезьяной. Макак бесновался и верещал, едва не перейдя к членораздельной речи от потрясения.

Как нередко бывает, в деле с норовистым животным победила строгая ласка: Аврил приманила его сахаром, отказавшись выдать второй кусок до тех пор, пока макак не признает ее своей полноправной хозяйкой и распорядительницей. Тут едва не случился второй рывок эволюции: за сахар макак готов был подписать любые документы, включая клятвы и завещание.

Нареченный Педантом, хитроумный зверь устроился у нее на коленях и в признание своего полного доверия заснул, сунув в рот палец ноги – одна из удивительных способностей приматов, хотя согласимся, что не из самых завидных.

Умильную эту сцену наблюдали многие жители, и Большие Капусты наконец с облегчением вздохнули, видя такое примирение и избавившись от докучливой человекообразной твари, кравшей с подоконников помидоры.

Глава 9. БОЛЬШОЙ РОГ

Когда труппа вошла в Большой Рог, лужи на дороге покрывал первый хрустящий лед, а тучи чесали спины о сосны на холмах. Погода окончательно испортилась с вечера накануне и грозила стать еще хуже.

Почти ни с кем не встретившись по дороге, «Прыгающая лягушка» оказалась на центральной площади размером с птичий двор, где бронзовый пастух, дудящий в непропорционально большой рог – стародавний символ городка – выдувал над колодцем ворчание забравшегося в инструмент голубя и снежные хлопья.

У закрытой мэрии стояла понурая немолодая ослица, нагруженная дровами. Голенастый подросток в худой куртке тщетно пытался сдвинуть ее с места. Вероятно, противостояние длилось уже долго, потому что парень прыгал с ноги на ногу от холода и готов был расплакаться от отчаянья. Ослица сделала недовольное «иа-а!» и отвернулась мордой к стене, явив полное презрение к человечеству.

Большой Рог был маленьким захолустным поселением, по неизвестной причине возомнившим себя туристическим центром Северного кантона.

Несколько закутанных до носа торговцев стояли в бьющихся на ветру палатках, пытаясь сбыть пожилой паре ассортимент туристических безделушек, состоящий в основном из того же пастуха различных размеров и расцветок. Иногда пастуху улыбалось счастье, и рядом с ним на овальном пьедестальчике оказывалась рыхлого сложения пастушка, вестимо, привлеченная его рогом.

Пара ярко одетых энтузиастов перебирала выставленный товар, обмениваясь веселыми замечаниями, ничего, однако, не покупая. Точнее, веселые замечания исходили от подвижной как ртуть женщины с рюкзачком, совавшей под нос мужу очередную «самобытную поделку». В ответ поступало вежливое мычание, за которым угадывалась смертельная тоска человека, отказавшегося от трапезы в пользу сомнительной экскурсии. Только что он едва увернулся от острия штопора, вделанного в голову пастуха вместо рога, – удивительно остроумное решение, если вы знаете толк в сувенирах[9]. Мужчина согласно закивал раньше, чем его успели спросить, и быстро сунул в руку торговца несколько монет, очень надеясь поскорее прекратить вылазку по «культурным местам», выпив наконец егерской крепчайшей настойки за тарелкой с дымящимся бифштексом.

Когда пара с трофеем исчезла в переулке, внимание торговцев переключилось на пришельцев.

– Отличные сувениры на память о нашем городе… – тоскливо продекламировал один, высовываясь из шарфа.

– Незабываемые впечатления на всю жизнь… – пробубнил другой, подогревая чай на горелке.

– Надеюсь, это будет не слишком длинная жизнь… – проворчал Гумбольдт, отворачиваясь от ветра.

– Ты слишком мрачен, мой друг, – заметил Хряк, подставляя непогоде брюхо в шерстяном кардигане. – Почем барахло, ребята?!

На его вопрос никто не откликнулся. Оба торговца полностью ушли в себя – словно раки-отшельники, которых непогода грубо впихнула в раковины и завалила вход камнем.

– Мда, так им ничего не продать. Упускают шикарнейших клиентов! – констатировал Хряк и встал в позе капитана впереди Клячи, оценивая тесный пейзаж городской площади. – Будем выступать здесь, – указал он пальцем на свободное место перед мэрией, где парень продолжал безуспешно бороться с толстолобой ослицей. – Но потом! – добавил толстяк, оборачиваясь к компании. – Перекусим, что ли? Я вижу обнадеживающе призывную вывеску. Должно быть, там уже открыто.

– Давай поищем другое место. В центре все дороже, порции с собачий ус, а жратва хуже некуда, – ответил Хвет, оглядывая площадь. – Вестимо, тут пруд пруди туристов! С нас сдерут три шкуры до костей. Пошли вон туда, что ли?.. Кишки крутит от голода.