Станислав Далецкий - Жизнь в эпоху перемен. Книга вторая

На эти слова Иван Петрович ответил, не скрываясь: – По своей глупости оказался я в солдатах. Поссорился со своей невенчанной женой и пошёл добровольцем в солдаты, думая, что война будет недолгой и победоносной, как обещал царь-государь Николай Второй.

Третий год уже служу, а войне конца не видать, уйти из армии добровольно нельзя, вот и еду за офицерским званием в Омск. Строевых офицеров немец выбил за два года войны, и теперь через ускоренные курсы таких, как я, с образованием и опытом войны производят в офицеры. Служил солдатом, послужу офицером, но как закончится война, демобилизуюсь немедленно и буду снова учительствовать.

Начальник конвоя вернул бумаги Ивану Петровичу и посочувствовал: -До чего бабы мужиков доводят – на войну учитель убежал, лишь бы подальше от своей благоверной быть.

Этот разговор слышали другие солдаты, и потому Иван Петрович стал уважаем и к нему частенько обращались с вопросами объяснить что-то непонятное: увиденное, услышанное или просто пришедшее в голову неграмотному солдату, призванному на войну из глухой деревеньки на несколько десятков дворов.

– Сколько земли пустует, – вздохнул какой-то солдат на второй день пути, когда Иван Петрович снова сидел в проёме двери, бездумно глядя на мелькающие просторы, – а у нас в деревне на Рязанщине приходится полторы десятины общинной пахотной земли на едока мужского пола, поэтому и живём впроголодь – сюда надо перебираться, где земли свободной много.

– Здесь вся земля кому-то принадлежит, – огорчил солдата Иван Петрович, – либо царю, либо помещику, либо общине. Вот когда переедем за Уральские горы, там земли свободной вдоволь, но пахотной мало, да и хлеб там вырастить сложно по климату, потому наш эшелон и везёт зерно на Дальний Восток, что не научились ещё там выращивать пшеницу.

А насчёт земли рязанской могу сказать, что неподалёку, в Саратовской губернии, был губернатором Пётр Столыпин, который потом стал Председателем Правительства при царе Николае Втором, так у этого Столыпина было семь тысяч десятин земли пахотной на него одного с семьей. Да и государевой земли везде много – вот крестьянам и не хватает, потому и живут крестьяне впроголодь.

Эшелон остановился на очередном разъезде, пропуская пассажирский поезд, и солдаты гурьбой высыпали из вагона на обочину, бесстыдно справляя нужду, присев на глазах пассажиров проходящего состава. В теплушке была параша, но ей старались не пользоваться, чтобы ночами не дышать тяжелым запахом. Была в теплушке и печка-буржуйка, которую пока не топили ввиду тёплой погоды.

На третий день эшелон въехал в Уральские горы, которые громоздились справа и слева, пока состав, извиваясь, словно змея, объезжал одну вершину за другой.

Иван Петрович впервые увидел горы и был поражён нагромождением скал и обрывов, хотя и знал, что горы эти невысоки, но жителю равнины они казались огромными.

Через день эшелон добрался до Екатеринбурга и впереди снова расстелилась равнина, привычная глазу бывшего учителя и будущего офицера русской армии.

– Вот мы и въехали в Сибирь, – вслух вымолвил Иван Петрович, когда эшелон, после задержки в Екатеринбурге, где к нему прицепили несколько вагонов, помчался под паровозные гудки по безжизненной равнине, поросшей берёзами и осинами, уже сбросивших листву и местами стоявших на болотах, что подчёркивало ещё более угрюмость этой местности.

– Земли, конечно, в Сибири много, – высказался кто-то из солдат через несколько часов, когда эшелон остановился на очередном разъезде, пропуская встречный поезд, – но если она вся такая пустынная и болотистая, то проку от такой земли нет, потому и зерно сюда везут из России, что здесь полей нет.

– Здесь-то поля есть, если на юг поехать, а вот дальше за Иркутском полей совсем мало, до Иркутска отсюда около четырёх тысяч вёрст, но Омск, куда мне надо по предписанию, в тысяче вёрст будет, и там пшеница и рожь хорошо родятся, только не каждый год из-за засухи частой – это я из географии знаю, – пояснил Иван Петрович солдату, всматриваясь в унылый вид обнажённого осеннего леса, стоявшего в чёрной болотной воде.

– Это сколько же дней эшелон будет ехать до Владивостока, если до Иркутска такая даль? – удивился солдат, сидевший рядом с Иваном Петровичем у открытой двери и грызший ржаной сухарь, каковым пайком снабдили всех солдат при отбытии из Москвы на случай бескормицы в эшелоне.

– Начальник конвоя говорил, что бывает по месяцу и более едут в один конец, а бывает, что и за две недели добираются. Раньше, когда железки не было, лошадьми добирались месяцами: что в Иркутск, что ещё дальше.

Был такой писатель Чехов, так он в повозке полгода добирался до Сахалина острова. Сейчас половину Сахалина отдали японцам за проигранную войну. Тогда ещё не было сплошной железки до Дальнего Востока, может потому войну и профукали япошкам, но думается мне, что генералы царские и при железной дороге умудрились бы уступить японцам.

Нынешние-то генералы не лучше тех будут, потому и война на месте стоит. Наш полк два года уже на одном месте в Белоруссии фронт держит: мы наступать не можем, но и немцев держим и не поддаёмся врагу. Если бы войну с японцами в 1905 году выиграли, глядишь, и немец бы на нас не попёр, побоялся бы.

Хотя, с другой стороны, кайзер немецкий, Вильгельм, приходится двоюродным братом нашему царю Николаю Второму, а царская жёнушка и вовсе немецкая принцесса – могли бы по-родственному договориться между собой и не втравливать людей в смертоубийство, но гонор оказался сильнее родственных отношений, вот и воюем больше двух лет, и миллионы людей уже погибли с обеих сторон, а война ни с места, – закончил Иван Петрович своё длинное пояснение словам солдата, что сидел рядом.

– Вижу, не жалуете вы нашего царя-батюшку, коль такие речи про него ведёте. Не дай Бог, кто донесёт – могут наказать за крамолу.

– Дальше фронта не пошлют, – отмахнулся Иван Петрович, – и потом, я не погаными словами поношу царя, а высказываю мнение о ненужности этой войны русскому народу – да и немцы, по слухам, тоже не хотят уже воевать – не то, что в прошлом году.

День клонился к вечеру, заметно похолодало, за полуоткрытой дверью мелькал всё тот же лес в болотах, и солдаты растопили буржуйку, чтобы спать в тепле, поскольку снаружи вагона замелькали пушистые хлопья снега.

К исходу седьмого дня пути эшелон пересёк реку Иртыш и втянулся на подъездные пути Омской товарной станции. Иван Петрович простился с попутчиками и пошёл к коменданту вокзала справиться о своём дальнейшем действии.

Комендант, просмотрев предписание, указал, что училище прапорщиков находится в версте от вокзала на берегу Иртыша, если двигаться по центральной городской улице.