Меч Судьбы - Скороходова Т.Н.

- Ну? Очухалась? - чарующий голос отнюдь не чарующе резанул по ушам, отчего моя бедная голова стала похожа на медный колокол, по которому со всей дури лупил ретивый жрец-звонарь. Я осторожно открыла один глаз. И быстро закрыла.

Моя голова покоилась на белоснежной рубахе. А таковые рубахи сами по себе не гуляют, к глубокому сожалению. В рубаху было облачено тело, и это самое тело светло-серыми глазами смотрело на меня с непроницаемым выражением лица. Правда, один глаз украшал шикарный фонарь, что несколько оживляло лицо статуи. Я осторожно убрала руку с груди Вейра и ногу с его бедер. Рука была обнаженной, нога тоже. Где одежка, и кто ее снял, я даже думать боялась. Жрец-звонарь обрадовано зазвонил с утроенной силой, выкрикивая анафему распутным девицам и грозя небесными карами пропойцам и прелюбодейкам.

Колдун вскочил с постели, моя голова рухнула камнем на постель. Звонарь пришел в восторг. Я зарылась в покрывало, не желая показываться на белый свет. Что я делаю в постели у Вейра, я не могла вспомнить, как ни старалась. Мозги плавали, а память не могла вспомнить, что такое эта самая память и с чем ее едят… У Лиды были настойки и капли, исцеляющие от похмелья, но с собой она мне ничего не дала, к моему глубочайшему сожалению. Я вообще не пила, и похмелье было для меня внове.

- Пей.

Я рискнула открыть один глаз. Вейр присел рядом, протянул прозрачный кубок с зеленоватой жидкостью, пахнущей мятой и анисом. Отравить решил, морда колдунская. Фанатик-звонарь так долбанул по колоколу в моей башке, что я решила не сопротивляться и прямо сейчас покончить жизнь самоубийством, чтобы прекратить адовы муки, коими, как оказалось, не зря пугали до икоты жрецы верную паству. Правда, они не уточняли, что испытать их можно и при жизни. Кажется, там еще были черти и демоны, но звонарей я припомнить не могла. Все лучше, чем сейчас. Я приподнялась, героически протянула руку и, невольно застонав, рухнула на постель. В глазах потемнело, мир заволокла тьма, перемежаемая кровавыми вспышками. Вейр хмыкнул и завозился, чем-то позвякивая и постукивая. Чем занимался колдун, мне было уже все равно. Север, развалившийся рядом со мной, лизнул лицо, дохнув запахом свежей крови. Тошнота сжала мое несчастное больное тело в крепком дружеском объятии. Е-о-ой…

Стальные пальцы впились в плечи, бесцеремонно развернув меня на постели. Я крепче зажмурилась, опасаясь встретиться с мучителем взглядом. Холодный металл коснулся губ, в рот потекла живительная влага. Немного, совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы пинками прогнать тошноту с темнотой-напарницей и угомонить сумасшедшего звонаря. И вернул память. Пожалев о том, что вообще родилась на белый свет, я спрятала лицо в подушку. Колдун тихо хмыкнул и исчез.

В комнате царила тишина. Вейр здесь, рядом, я чувствовала, но разговаривать ни со мной, ни даже с Севером, ни в чем не виноватом, если не считать обжорство, не спешил. Выждав некоторое время, я поняла, что меня намеренно игнорируют, отчего на душе стало еще тяжелее. И что? Что я такого сделала? Вздохнув, отважилась посмотреть правде в глаза, вспоминая вчерашний вечер.

Журавлиный зал оказался на самом деле журавлиным. Нет, конечно, живыми птицами, которые оставляют помет в неположенных местах и орут песни, когда хозяевам хочется спать, в замке вампиров и не пахло. А пахло магией иллюзий. Но такой иллюзии я не видала ни разу в жизни. Может, никогда больше и не увижу. Невольно задержав дыхание от восторга, я уставилась на открывшуюся перед глазами картину.

Передо мной расстилалось озеро. Стелющиеся клубы тумана размыли очертания берегов, создавая ощущение бесконечной дали и простора. Казалось, вот-вот из дымки выступит белоснежный единорог и, тряхнув длинногривой головой, опять исчезнет в тумане. В прибрежных волнах отражались небо, багровый полукруг заходящего солнца и первые робкие звезды. И журавли. Сотни танцующих журавлей. Волшебные птицы вели вечный танец, расходясь и сходясь в танце любви и жизни. Длинные шеи в изящных поклонах склонялись друг к другу, взмахи крыльев завораживали, заставляя забыть обо всем. О несчастье, о горе. И смерти.

- Присаживайся, принцесса, - Сол, одетый в прозрачную рубаху темно-синего цвета, и штанами в тон, сидя на простом неброском ковре, прикрывавшем густую высокую траву, похлопал рядом с собой. Я, бывавшая в домах у миргородских богатеев, знала, сколько стоит такая простота. Ольга села напротив отца, поджав ноги, и принялась накладывать на тарелку яства, от которых ломился ковер. Или стол? Я осторожно уселась рядом, ожидая услышать треск швов на штанах, но страшного не случилось. Немного расслабившись, осмотрелась внимательней.

В дымке жемчужного тумана таяли, исчезали берега, мерцали первые робкие звезды, облака в форме журавлиных клиньев, подсвеченные закатными лучами, пыли по темнеющему небу под звуки волшебной симфонии, гармонирующей с плеском рыбы и курлыканьем журавлей. Я заслушалась. Тихие трели рисовали шелковой кистью картины покоя и света. Должно быть, это и есть знаменитый эльфийский напев, о котором я столько слышала. Волосы вампиров в отблесках заката переливались серебром, делая князя с дочерью еще загадочней и прекрасней. Если красота дочери была красотой белой розы с кровавыми каплями росы, то Сол больше напоминал клинок чистого серебра. Правда, я еще не встречала клинков с глазами черта-искусителя и улыбкой галантного разбойника. Вейр, сидевший напротив князя, будто вышел из сказки о черном-черном колдуне, которой пугали непослушных малышей на ночь. Но ничем не уступающий красотой хищника паре вампиров. Я невольно вздохнула. Одна я, дворняжка, в стае породистых гончих. Зато рожденные свободными крепче, выносливей и умнее. Успокоив себя таким образом, принялась разглядывать скатерть ценой с небольшой дворец, заставленную яствами, с которыми еще не встречалась ни разу в жизни. Мой здоровый аппетит побледнел, поскучнел и притих, настороженно изучая подозрительную закуску. Северу намного проще. Волк устроился рядом со мной, совершенно не обращая внимания ни на волшебных птиц, ни на плеск здоровенной рыбы, плывущий над водой. Иллюзиями хищника не обманешь. Он не сводил глаз с ковра поодаль, заставленного тазиками из тончайшего фарфора и стекла с дичью. Потрепав друга по шее, я легко подтолкнула его к отдельно накрытому столу, давая понять, что в защите не нуждаюсь. Север встал, потянулся, и в два прыжка оказался у скатерти-самобранки. Опустив голову в тазик, что-то долго вынюхивал, будто гурман в придорожной корчме, где подают квашенную капусту, тушенную на прогорклом сале. Вынырнув, вернулся, притащив в пасти здоровенного кролика. Шумно плюхнулся рядом и захрустел костями, зажмурив глаза от удовольствия и ничуть не заботясь о стоимости ковра, который оросили еще дымящиеся капли крови. Сол с умилением смотрел на волка, как любящая мамаша на дитя, уминающее за обе щеки добавку полезной каши.