Давид Рикардо - Начала политической экономии и налогового обложения

Говорили, что, если бы закон, освобождающий банк от платежа монетой не был в силе, то последняя гинея покинула бы страну [82].

Это, без сомнения, справедливо; но если бы банк уменьшил количество своих билетов в обращении, на столько, чтобы ценность их возросла на 15 %, то отмена упомянутого закона могла бы состояться преспокойно, так как исчезло бы искушение к вывозу металла. Но как бы долго это ни откладывалось, как бы ни был значителен учет на банковых билетах, но банк никогда не мог бы восстановить свои платежи металлом, пока не доведет наконец до этой границы количество своих билетов в обращении.

Все писатели по политической экономии согласны с тем, что закон есть бесполезное препятствие для вывоза гиней: он обходится с такою легкостью, что можно сомневаться, имел ли он последствием удержание хотя одной гинеей больше в Англии, чем было бы при отсутствии закона. Локке, Стёарт, Смит, лорд Ливерпуль и Торнтон – все сходятся на этом пункте. Последний замечает, что

«существование британского закона бесспорно способствует ограничению и ослаблению, – хотя не в состоянии воспрепятствовать ему, – того вывоза гиней, который поощряется неблагоприятным торговым балансом, и, быть может, лишь незначительно уменьшает его, когда барыш от вывоза делается весьма значительным».

Конечно, после того, как личность, обходящая закон, расплавила и вывезла за границу каждую гинею, которую при настоящем положении вещей она могла себе доставить, она придет в затруднение, прежде чем решится открыто покупать гинеи за банковые билеты с премией, ибо, какой бы значительный барыш ни представляла подобная спекуляция, она сделает себя этим подозрительною. Ее могут подстерегать и не дозволить ей достигнуть своей цели. Так как установляемое законом взыскание отличается строгостью, а искушение доноса сильно, то для подобных операций необходимо соблюдение тайны. Когда гинеи можно получить простой отсылкой банковых билетов в банк для обмена на гинеи, тогда закон обходится легко; но когда необходимо открыто извлекать их из широко разбросанного обращения, которое состоит почти исключительно из бумаги, то выгода, проистекающая от этого, должна быть весьма значительна, чтобы кто-либо решился принять на себя риск быть уличенным.

Если мы обратим внимание на то, что в течение настоящего царствования было отчеканено свыше 60 милл. гиней, то мы можем составить себе некоторое понятие о тех размерах, в каких должен был совершаться вывоз золота. Но отмените закон против вывоза гиней, дозвольте им открыто вывозиться из страны, и что может помешать продаже унции надлежащего качества золота в гинее по такой же высокой цене за банковые билеты, как и унции португальской золотой монеты или унции золота надлежащего качества в слитке, когда известно, что гинея равняется им по своей чистоте? И если унция золота надлежащего качества в гинеях будет продаваться на рынке за 4 ф. 10 ш., как продаются в настоящее время надлежащего качества слитки, или как они продавались недавно – по 4 ф. 13 ш., то какой лавочник станет продавать свои товары по одной цене за золото и за банковые билеты безразлично? Если бы цена сюртука была 3 ф. 17 ш. 10 п., или унция золота, и если бы в то же время унция золота продавалась за 4ф. 13 ш. билетами, то можно ли понять, что портному было бы безразлично, получать ли платеж золотом, или банковыми билетами?

Единственно потому, что гинея не покупает более чем билет в один фунт и один шиллинг, многие затрудняются признать, что банковые билеты ходят с учетом. То же мнение поддерживает и «Эдинбургское Обозрение»; но если моя аргументация была правильна, то я успел показать, что подобные возражения не имеют основания.

Торнтон говорит нам, что неблагоприятная торговля служит причиною неблагоприятного вексельного курса; но мы уже видели, что влияние неблагоприятной торговли, – если это выражение точно, – на вексельный курс ограничено. Эта граница вероятно равняется 4 или 5 %. Это не может объяснить обесценения в 15 или в 20 %. Еще более, Торнтон сказал нам, и я вполне согласен с ним в этом, что «можно признать за общую истину, что коммерческий ввоз и вывоз государства естественно стремятся в известной степени ко взаимному между собою соответствию, и что, поэтому, торговый баланс не может долгое время продолжать оставаться или слишком благоприятным, или слишком неблагоприятным для страны». Однако, низкий вексельный курс, вместо того, чтобы оставаться временным, стоял еще до того времени, когда Торнтон писал, т. е. до 1802 года, и с тех пор упадал все более и более, так что в настоящее время он на 15–20 % против нас. Таким образом, г. Торнтон, согласно своим собственным принципам, должен приписывать это какой-нибудь другой, более постоянной причине, чем неблагоприятному торговому балансу, и, каково бы ни было его прежнее мнение, он несомненно теперь согласится, что в этом может быть ответственно единственно обесценение орудия обращения.

Итак, мне кажется, нельзя продолжать сомневаться в том, что банковые билеты ходят с учетом. До тех пор, пока цена золотого слитка равняется 4 ф. 10 ш. за унцию, или, иными словами, до тех пор, пока кто-либо соглашается давать за унцию золота унцию и одну шестую, что признается обязательным, нельзя не видеть, что 4 ф. 10 ш. золотою монетою и 4 ф. 10 ш. билетами имеют не одну и ту же ценность.

Унция золота чеканится в 3 ф. 17 ш. 10 п.; след., обладая этою суммою, я обладаю унцией золота и не стану давать за унцию золота 4 ф. 10 ш. золотою монетою, или такими билетами, которые я могу немедленно обменять на 4 ф. 10 ш.

Противно здравому смыслу полагать, что это может быть рыночною ценою, если только цена не определяется обесцененным орудием обращения.

Если бы цена золота определялась серебром, то цена эта могла бы подняться на деле до 4, 5 или 10 ф. за унцию, и само по себе это изменение вовсе не было бы доказательством обесценения бумажных денег, а только изменения относительной ценности золота и серебра. Однако, я, кажется, доказал, что серебро не есть мерило ценности и, след., не есть то орудие, которым определяется ценность золота. Но если бы это было и так, то так как унция золота стоит на рынке только 15 унций серебра, и так как 15 унций серебра в точности равняются по весу 80 шилл. а, след., и чеканятся в такой сумме, то унция золота не была бы продаваема дороже 4 ф.

Таким образом, те, которые держатся мнения, что серебро есть мерило ценности, не могут доказать, что всякий спрос на золото, от какой бы причины он ни происходил, мог бы поднять его цену выше 4 ф. за унцию. Все, что превышает эту цену, должно быть, согласно их собственным принципам, названо обесценением банковых билетов. Отсюда, значит, следует, что если бы банковые билеты служили представителем серебряной монеты, то унция золота, продаваемая за 4 ф. 10 шилл., как она продается в настоящее время, продавалась бы за такое количество билетов, которое представляет 17 унций серебра, между тем, как на слитковом рынке она может быть обменена всего за 15 унций, а, след., 15 унций серебряных слитков равняются по ценности банковому обязательству уплатить предъявителю 17 унций.