«Адам Смит» - Суперденьги. Поучительная история об инвестировании и рыночных пузырях

В книгах, посвященных трудовым отношениям, утверждение о том, что часть проблемы заключается в привязывании человека к машине, уже стало аксиомой. Но компьютеры — тоже машины, и зарплата компьютерщиков может быть даже меньше, чем у тех, кто стоит у неэлектронных машин, однако в этом секторе промышленности что-то не слышно стонов о тоске и скуке. Может быть, разница заключается в стиле, атмосфере и кондиционированном воздухе?

Насколько упорно (или с какой самоотдачей) люди трудятся — это уже иной вопрос. Уильям Уайт-мл., а вместе с ним и другие исследователи 1950-х гг. поведали нам о двух разнонаправленных тенденциях. Менеджеры и прочий управленческий персонал стали работать по 70 часов в неделю, да еще и брать работу на дом, а рабочие стали проводить на работе меньше времени, чем прежде.

Отличие нынешних времен от прежних состоит в том, что и руководители, и рабочие теперь осознают возможности, о которых они раньше и не подозревали. Пока только осознают — выводы из этого осознания делают немногие, потому что осознание и действие не всегда сразу же следуют друг за другом. Наибольшее внимание привлекало и привлекает молодое поколение. Будущие менеджеры стали подумывать о более сбалансированной жизни, и компании стали чуточку сдержаннее в выставлении требований к корпоративной жизни. Какими бы ни были страхи Человека в деловом костюме — потерпеть Неудачу, не обзавестись Домом в пригороде, — ныне эти страхи далеко не так сильны. Меньше страшилок осталось и у промышленных рабочих. Если у тебя уже есть дом и машина, то еще один дом и еще одна машина уже перестают быть насущной необходимостью, каким бы приятным ни выглядел такой вариант. (Не так далеко от завода Vega в штате Огайо есть озерцо, скажем так, «синеворотничковое» озерцо, — большинство моторок и яхт на нем принадлежат рабочим с заводов. Если на озере пять яхт, то воды уже не видно, но все равно: если ты рабочий, а у тебя нет лодки, чтобы на выходных покатать детей, с большой степенью вероятности свою посудину одолжит тебе твой приятель или родственник.)

Дефицит вещей — если только это не еда, одежда и крыша над головой — перестал быть пугалом. Пугает он пока еще Человека в деловом костюме, который купился на искаженную версию старой этики, на ее ощутимые и весомые выгоды без ее же духовности. Вспомним еще раз докладную записку менеджера компании Ford:

…Поскольку они не знакомы с жесткостью экономической ситуации прошлых лет, эти новые рабочие не относятся всерьез к последствиям прогула…

Короче и точнее не скажешь. Жесткость экономической ситуации прошлых лет была неприятным, но весьма эффективным мотивационным фактором. Не обязательно было самому проходить через времена Великой депрессии — подрастая, ты слышал предостаточно рассказов о ней. Но прошло уже более 30 лет с тех пор, как Великая депрессия закончилась, и Доблестные Принцы с завода Vega не только не пережили ее, но и не слышали о ней толком, потому что дедушка с ними не живет. У меня было несколько встреч с Дэниелом Янкеловичем, социологом и главой одной из ведущих фирм в области маркетинговых и социальных исследований. Фирма, носящая его имя, постоянно работает в этих областях по заказу корпоративных клиентов. Янкелович рассказал мне, что столь резкие изменения в отношении к работе стали отмечаться только в последние пять лет. Смену целей работы — с зарплаты на межчеловеческие отношения и содержание самой работы — отмечает и профессор Рэй Катцелл, глава факультета психологии Нью-Йоркского университета. Понадобилось довольно долгое время — почти два поколения, — чтобы «экономический страх» как мотивация стал терять силу.

Конечно, подработки, чтобы свести концы с концами, существуют и сегодня; конечно, и сегодня карманы порой пустоваты; конечно, кое-какая безработица сохраняется. Однако массовая безработица вряд ли возможна с политической точки зрения — с этим согласны практически все, — а экономические страшилки («чтобы вправить мозги этим бездельникам, нам не помешала бы хорошая депрессия») уже исчезли из языка переговоров. Ломается то, что Янкелович называет «консенсусом жертвенности». «Жертвенность» здесь означает отсрочку в пользовании плодами своего труда: я делаю это для своей семьи, я работаю для того, чтобы мой сын жил лучше, чем я. Подобная жертвенность уже и не столь популярна, и не столь необходима. Под консенсусом, естественно, понимается согласие общества относительно того, что считать правильным образом жизни. Слом «консенсуса жертвенности» не означает, что он тут же будет заменен чем-то еще. Это значит лишь то, что ныне в картине присутствует множество элементов. Кто-то жертвует, кто-то не жертвует, но единства больше нет.

(«Если феминизм сломает знак равенства между понятиями “мужчина” и “кормилец”, как это повлияет на мотивацию? И, например, на страховку?» Эти вопросы как-то задал мне и себе Янкелович. Обмен мнениями привел к тому, что мы опоздали на ужин.)

Резюмируем: наша кривая производительности становится все более пологой не только потому, что мы превращаемся в экономику услуг, но и потому, что некоторые ключевые мотивации — духовность и страх — исчезли из сферы производства. И, может статься, наша инфляция — это надолго. Можно предположить, что некоторые рабочие будут увольняться, отработав определенное время, а потом спокойно дожидаться пенсии. Некоторые добавят к выходным еще и пятницы. Техническое обслуживание всех наших вещей (а кстати говоря, и сама сфера услуг) станет настолько непредсказуемым и небрежным, что производителям придется делать вещи, не нуждающиеся в техобслуживании: никаких осмотров через 10 000 миль и т. п. А потребители от всего этого придут в такое негодование, что перенесут его на политику — и с радостью примут еще большее вмешательство государства в сферу бизнеса.

Резюмируем: именно изобилие ставит под угрозу наши прежние преимущества. Но президенту не нужно проповедовать необходимость встряхнуться и вернуться к честному труду и оплате соответственно этому труду (что президент, кстати, делал уже неоднократно). Страна номер один не станет исключением, потому что эти факторы не останавливаются у кромки океана. Раньше или позже, но по тем же самым причинам, это произойдет во всех развитых странах Запада. Проповеди председателя Мао могли преследовать иные цели, нежели достижение берега Вечной Благодати, но тон их тот же. В промышленно развитых капиталистических странах именно первое поколение крестьян, оставивших фермы, становится поставщиком самых неприхотливых рабочих, готовых работать от зари до зари. Человек, который 16 часов в день смотрел в зад своему волу на крохотном участке земли где-нибудь в Польше, возможно, не будет жаловаться, когда появится с фибровым чемоданчиком на сталелитейном заводе к югу от Чикаго, но его внук, скорее всего, не сочтет такое существование достойным. Мы просто дальше остальных ушли от своей фермы. В Японии пока еще трудится поколение, совершившее индустриальную революцию: эти радостно улыбающиеся участники хора на заводе Matsushita, уверенные в том, что ничего лучше Matsushita на свете еще не было. А в Германии используют турок и испанцев — тех, которые еще не забыли работу на ферме, — чтобы заполнить рабочие места на заводах Volkswagen. Да, это не решает наших проблем, но одиночество нам точно не грозит.