Пол Винья - Машина правды

Когда Андриссен и другие крупные инвесторы Кремниевой долины начали вкладывать средства в разработку биткоина и его клонов, стал очевиден весь масштаб того, чего могла бы достичь технология блокчейн. На сегодняшний день разработчики ищут способы встроить принципы блокчейна во многие инновационные продукты и идеи.

• Для работы «интернета вещей» потребуется децентрализованная система транзакций от устройства к устройству.

• В ходе разработки контента для виртуальной реальности, при которой новые виртуальные миры будут совместно создаваться писателями и программистами, можно будет задействовать систему блокчейн для распределения гонораров по смарт-контрактам.

• Системам искусственного интеллекта и больших данных понадобятся гарантии того, что данные, полученные из многочисленных неизвестных источников, не сфальсифицированы.

• Системы Industry 4.0 для «умного» производства и 3D-печати, а также новые коллективные цепи поставок нуждаются в децентрализованной системе для отслеживания рабочих процессов и затрат каждого поставщика.

Иными словами, блокчейн может подарить нам архитектуру, на базе которой произойдет так называемая четвертая промышленная революция , которая соединит «биты и атомы» и будет развиваться за счет массивов глобальной информации. Это наконец сделает возможным «интернет открытых данных». Вся информация мира окажется в свободном доступе, и с ней сможет работать любой желающий. Неограниченный доступ к данным должен помочь человечеству найти коллективные решения многочисленных проблем, повысить качество производства и эффективность труда. Перед нами открываются весьма заманчивые перспективы.

Как мы уже говорили, нет ни малейших гарантий, что мечта об эффективной платформе для глобальной цифровой экономики когда-нибудь станет явью. Помимо сложных технологических и управленческих задач, которые мы обсудим в следующих главах, существуют и внешние препятствия для перехода на новую модель. Прежде чем технология блокчейн или любая другая система децентрализованного доверия ляжет в основу финансового и информационного обмена во всем мире, нам придется ответить на ряд весьма сложных вопросов.

В первую очередь они возникают у финансовых регуляторов, которым приходится менять привычные категории из-за появления криптовалют. Управлению финансовых служб Нью-Йорка понадобилось два года на разработку специализированных лицензий BitLicense и выпуск нового списка норм и правил, необходимых для расчета в биткоинах. К 2015 году, когда нормативные акты вступили в силу, в цифровом мире уже появились эфириум и смарт-контракты; теперь на очереди токены, первичные предложения монет и децентрализованные автономные организации, появление которых не могли предвидеть авторы нового уклада. Велик риск того, что регуляторы, сбитые с толку этим потоком инноваций, слишком бурно отреагируют на какой-нибудь скандал — например, если лопнет «мыльный пузырь» ICO и инвесторы понесут крупные убытки. Многие опасаются, что при таком развитии событий будут применены драконовские меры, которые положат конец инновациям в этой сфере или загонят их в подполье (и офшоры). Отдадим должное вашингтонской организации Coin Center, а также Палате электронной торговли, которые постоянно работают с правительственными чиновниками и стараются объяснить важность сохранения конкурентоспособности в мировой гонке финансовых технологий. Однако мы живем во времена политической нестабильности, когда законодательные решения, мягко говоря, диктуются отнюдь не здравым смыслом или дальновидностью. Уже сама непредсказуемость действий регуляторов и законодателей серьезно замедляет технологический прогресс в сфере криптовалют.

В ближайшее время нам потребуются законодательные инициативы — база, которая позволит понять, как вписать организационные и управленческие модели на основе блокчейна в рамки традиционных правовых систем. Как нам определить права собственности на цифровой актив, если они сводятся к владению приватным анонимным ключом? Как провести границы юрисдикций, когда блокчейн-реестр распределен между пользователями из разных стран или когда невозможно отследить, какие именно компьютеры глобальной сети исполняют случайно назначенные операции в рамках смарт-контракта? Сторонники этих технологий могут отрицать необходимость новых законов, но совсем вывести их из сферы правового регулирования невозможно. Цифровой мир — не отдельная вселенная; на него, как и на любое поле человеческого взаимодействия, распространяются законы и нормы, которые складывались тысячелетиями.

Анархически настроенные криптоэнтузиасты, которые мечтают жить исключительно по законам самого блокчейна и полностью выйти из-под власти государства, любят цитировать фразу «Код есть закон», брошенную профессором Лоуренсом Лессигом [61] См .: Lawrence Lessig, “Code Is Law: On Liberty in Cyberspace,” Harvard Magazine , January 1, 2000, http://harvardmagazine.com/2000/01/code-is-law-html . . Впрочем, они склонны вкладывать в нее свой смысл. Лессиг вовсе не имел в виду, что программный код может заменить человеческие законы или что любые споры будет решать машина. Он всего лишь хотел сказать, что код отчасти подобен юридическому кодексу, поскольку регулирует «поведение» вычислительных компонентов. Считать код полноценной альтернативой закону означает сводить последний к чему-то гораздо меньшему, чем он есть в действительности. Будь закон всего лишь сводом инструкций и правил — тогда да, вероятно, мы смогли бы положиться на компьютеры и прописать алгоритмы, которые выполняли бы и регулировали наше взаимодействие в цифровой среде. Но понятие закона намного глубже и шире. На философский вопрос «что есть закон?» можно ответить по-разному, но чем дольше изучаешь это понятие, тем труднее становится отделить закон от юнговского «коллективного бессознательного»: набора представлений о том, как относ и ться друг к другу, унаследованного нами от предыдущих поколений и понемногу меняющегося на протяжении нашей истории [62] См .: C. G. Jung, The Structure and Dynamics of the Psyche (Collected Works of C. G. Jung, Vol. 8) (Princeton University Press, 1970, 2nd edition), p. 325. . Столь древнее и сложное явление нельзя свести к программному коду.

Ничто не иллюстрирует это ярче, чем печально известная атака на фонд The DAO в июне 2016 года. DAO расшифровывается как «децентрализованная автономная организация» (ДАО). Выбрав это название, основатели проекта присвоили акроним, который прежде использовался как общее обозначение ряда новых, многообещающих систем автоматического корпоративного менеджмента и был предельным выражением техноанархических идеалов. Этот децентрализованный венчурный фонд основала команда стартапа Slock.it — группа разработчиков смарт-контрактов во главе со Стефаном Туалем, бывшим коммерческим директором Ethereum. Весь проект должен был управляться исключительно автоматикой — без администраторов, совета директоров и менеджеров какого-либо звена. О подобных системах уже давно велись разговоры, однако создатели The DАО первыми рискнули опробовать новый принцип на практике. Платформа должна была позволить инвесторам распределять средства с помощью голосования, — то есть выбирать и отмечать один из предложенных проектов. Предполагалось, что в итоге возникнет новая, более демократичная и эффективная логика инвестирования, чем в традиционных фондах, где интересы руководства и вкладчиков не всегда совпадают.