Коллектив авторов - Кембриджская история капитализма. Том 2. Распространение капитализма: 1848 – наши дни

Экономика Мексики развивалась в XVIII веке, скрещивая испанские и местные технологии (см. гл. 13 первого тома). К традиционным местным культурам, таким как маис, бобовые и тыква, добавилась пшеница. Ацтеки не держали какого-либо крупного домашнего скота, поэтому с появлением овец, быков, лошадей и мулов сфера транспорта, равно как и сельское хозяйство, пережили настоящую революцию: образовалась шерстяная промышленность, занявшая важное место в экономике. Меркантилистская политика испанских властей, наряду с плохими дорогами, составлявшими естественную преграду на пути из Веракруса к Мексиканскому плато, помогла развитию обрабатывающей промышленности. К концу XVIII века вслед за падением транспортных издержек начался рост импорта из Европы. Как писал в 1803 году Александр фон Гумбольдт, живший в то время в Мехико, «сегодня производство керамической посуды [в Пуэбле] резко сократилось, что было вызвано низкими ценами на ввозимую через Веракрус из Европы обливную глиняную посуду и фарфор, в результате чего из 46 функционировавших в 1793 году мануфактур к 1802 году осталось только 16 мастерских, изготавливавших керамическую посуду, и 2 мастерские, выпускавшие стеклянные изделия» (Аллен 2013: 122). Текстильное производство, переживавшее в Пуэбле бурный подъем в 1790-е годы, когда из-за войны импорт из Испании прекратился, после 1804 года оказалось перед лицом новой угрозы импорта из Каталонии, а затем, после обретения независимости в 1821 году, – дешевого импорта из Британии.

Мексика ответила на этот вызов, перейдя к усеченной версии стандартной модели экономического развития. Ввоз импортных тканей был обложен пошлинами (хотя эффект от них, возможно, исчезал из-за одновременного введения пошлин на хлопок-сырец), а часть таможенных платежей передавалась вновь образованному Banco de Avio, который ссужал их хлопкопрядильным фабрикам на покупку оборудования. В период с 1835 по 1843 год было основано около тридцати пяти хлопкопрядильных фабрик. Эти достижения не привели к большому росту – отчасти потому, что все машины импортировались, а в качестве инженеров для возведения и управления фабриками нанимались иностранцы. Из мексиканцев набирали только неквалифицированных рабочих-операторов. Столь ограниченный эффект свидетельствовал об урезанном характере стандартной модели. Единый национальный рынок не сложился (мексиканские штаты продолжали облагать внутреннюю торговлю), попытки дать образование широким слоям населения не предпринимались. Грамотной была лишь политическая элита Мексики, имевшая европейское происхождение, но она насчитывала лишь одну пятую населения. Остальные мексиканцы не имели даже школьного образования. В этом состояла существенная разница по сравнению с Соединенными Штатами и западноевропейскими странами, вставшими на путь индустриализации.

Несколько более энергично стандартная модель экономического развития внедрялась в 1877–1911 годы, в период правления диктатора Порфирио Диаса. Были устранены пошлины между штатами и создана национальная сеть железных дорог, в результате чего возник общий рынок. Для защиты мексиканской промышленности стали применяться пошлины, а банковская система укрупнилась. Заметное новшество в сфере экономической политики заключалось в том, что, в отличие от Северной Америки и Западной Европы, которые финансировали промышленную революцию преимущественно за счет внутренних сбережений, Мексика для финансирования инвестиций более активно использовала иностранные займы (см. гл. 9 настоящего тома). Главным же каналом проникновения современных технологий в Мексику стали зарубежные фирмы. Тем не менее массовому образованию по-прежнему не уделяли внимания.

В период порфириата (диктатуры Порфирио Диаса, 1876–1911 годы) мексиканская экономика росла в среднем на 2,2 % в год в душевом выражении. Эта цифра немного превышала темпы роста США (1,8 %), но была недостаточной, чтобы перестроить экономическую структуру и догнать богатые страны в разумный срок. Важная причина того, почему Мексика не добилась лучших результатов, состоит в том, что в технологическом отношении она полагалась на импорт из Соединенных Штатов, а не на свои собственные изобретения. Отсутствие внутренней сферы исследований и разработок (НИОКР) вызывалось слабым притоком образованных кадров (80 % мексиканцев к тому времени все еще были неграмотными, тогда как среди белого населения США грамотными были почти все). В результате технологии прогрессировали лишь в секторе экономики, находящемся под контролем иностранных компаний (см. гл. 4 и гл. 6 настоящего тома). Спрос на труд рос не настолько быстро, чтобы создать давление на рынке труда. В итоге реальные зарплаты поползли вниз, и в 1911 году режим рухнул под напором Мексиканской революции.

Российская империя преследовала схожую политику и пришла к схожим результатам. Первые попытки модернизировать страну предпринял Петр Великий в начале XVIII века. И хотя он возвел новый город и несколько фабрик, его политика упрочивала крепостную зависимость крестьян и соответствующую общественную иерархию – что объясняет, почему его реформы не вызывали устойчивого роста. Экономическое развитие современного типа началось лишь после поражения России в Крымской войне, после которого царь Александр II отменил крепостное право. Но и это не привело к стремительному росту, возможно, потому, что наделы достались в собственность сельским общинам, а не отдельным крестьянам, их обрабатывавшим, и общины сохраняли существенную власть над передвижениями и доходами бывших крепостных. Право крестьян вместе с землей покидать общину было законодательно закреплено лишь в ходе столыпинских реформ 1906 года. О том, какое воздействие сельские институты России оказали на темпы ее экономического роста, по-прежнему идут споры.

Как бы там ни было, к концу XIX века Россия воплощала стандартную модель уже во всех ее составляющих. Во-первых, строительство железных дорог создало национальный рынок. К 1913 году железнодорожные линии протяженностью в 71 тыс. километров соединяли с глобальным рынком даже самые удаленные земледельческие регионы, такие как Западная Сибирь. Во-вторых, экономическое развитие в России поощрялось с помощью пошлин и государственного заказа. К примеру, чтобы побудить к вложениям в российские фабрики, высокими пошлинами облагалась хлопчатобумажная ткань. Кроме того, чтобы поощрить выращивание хлопка-сырца на территории будущего Узбекистана, его также оградили протекционистскими мерами, хотя пошлины при этом удерживались на уровне достаточно низком, чтобы изделия из хлопка тоже были защищены от конкуренции. Таможенные пошлины на сталь, рельсы и локомотивы позволили создать современные сталеплавильные, горно-обогатительные и машиностроительные производства. В-третьих, хотя к созданию современной банковской системы были приложены некоторые усилия, прогресс в этой области шел медленно. Как и Мексика, Россия полагалась на зарубежные инвестиции в гораздо большей степени, чем Соединенные Штаты, Германия или Япония на каком-либо из этапов их развития. Наряду с этим, как и для Мексики, для России главным орудием технологической модернизации выступали фирмы в иностранной собственности. Наконец, Россия больше, чем Мексика, способствовала развитию школьного образования. Школы создавались не общенациональным правительством, а местными властями. К началу Первой мировой войны около двух пятых населения умели читать и писать, и эта доля быстро увеличивалась.