Бертон Фолсом - Новый курс или кривая дорожка? Как экономическая политика Ф. Рузвельта продлила Великую депрессию

Статистика не способна рассказать всю историю изменения нравов в 1930-е годы. Чтобы свести концы с концами во время Великой депрессии, многие открыто грозились пойти воровать (или подумывали о воровстве). Безработица заставляла людей ездить на поездах «зайцем» – либо в поисках работы в других городах, либо просто чтобы покочевать по стране. Выступая на слушаниях в сенате, Р. С. Митчелл из Миссурийско-Тихоокеанской железной дороги говорил, что путешествовавшие подобным образом молодые люди часто встречали в дороге «опасных преступников», которые оказывали «дурное влияние» на такую молодежь. Из сборника «Историческая статистика» видно, что в период с 1933 по 1936 г. число смертей правонарушителей на железной дороге достигло макимального уровня за всю предыдущую историю [17] David A. Shannon, ed., The Great Depression (Englewood Cliffs, N.J.: Prentice-Hall, 1960), 58–61. .

Верно ли, что Новый курс, вместо того чтобы покончить с Великой депрессией, на самом деле ее продлил? Важно задуматься над этим вопросом. Почти все историки этого периода оценивают Рузвельта как очень хорошего или великого президента, а программы Нового курса – как движение в правильном направлении. За немногими исключениями историки щедро расхваливают Рузвельта как эффективного новатора, а Новый курс – как программу, в которой отчаянно нуждалась находившаяся в депрессии страна и которая ей очень помогла.

Примеры столь восторженной оценки находим у двух наиболее выдающихся американских историков XX в., Генри Стила Коммаджера и Ричарда Морриса. Коммаджер за время своей впечатляющей карьеры в Колумбийском университете и колледже Эмхерста, написал более сорока книг, став, возможно, самым популярным историком столетия. С первого года правления Рузвельта Коммаджер читал лекции и писал статьи в защиту Нового курса. Его младший коллега по Колумбийскому университету Ричард Моррис был плодовитым писателем и президентом Американской исторической ассоциации. Вот как оценивали Рузвельта и Новый курс Коммаджер и Моррис:

«Характер республиканского правления в 1920-е годы был абсолютно негативным; характер Нового курса был в высшей степени позитивным. „Страна просит действий, причем немедленных“, – сказал Рузвельт в первой инаугурационной речи и попросил „широких властных полномочий для борьбы с чрезвычайной ситуацией“…

Это материал для добротного исторического повествования: энергичное и динамичное лидерство; обширная программа, направленная на то, чтобы помочь государству вернуть потерянное поколение и решить массу скопившихся вокруг него проблем; народ стал обретать решительность и уверенность в себе; страна осознала свою ответственность и потенциал. Какая драматургия! Над разоренным полем восходит солнце; новый лидер поднимает стяг и дерзко размахивает им перед неприятелем; вокруг него собираются последователи, из тени появляются армии новобранцев и образуют сплоченные ряды; играет оркестр, развеваются флаги, армия движется вперед, и вскоре издалека доносятся шум сражения и крики победы. По прошествии времени мы понимаем, что события развивались несколько иначе, но в то время это выглядело именно так» [18] Генри Стил Коммаджер и Ричард Б. Моррис, «Предисловие редактора», в: William E. Leuchtenburg, Franklin Roosevelt and the New Deal, 1932–1940 (New York: Harper & Row, 1963), IX–X. Ценную биографию Коммаджера написал Нейл Джамонвил: Neil Jumonville, Henry Steele Commager: Midcentury Liberalism and the History of the Present (Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1999). .

В оценке Коммаджера и Морриса можно выделить четыре основных пункта защиты Рузвельта и Нового курса, которые были приняты большинством историков в последние 70 лет: во-первых, 1920-е годы были эпохой экономического бедствия; во-вторых, программы Нового курса исправили ошибки 1920-х годов и стали шагом в правильном направлении; в-третьих, Рузвельт (и Новый курс) были очень популярны; в-четвертых, Рузвельт был хорошим администратором и моральным лидером.

Эти четыре пункта легли в основу того, что многие историки называют «легендой о Рузвельте». Ниже я буду часто цитировать сочинения Артура Шлезингера-мл. и Уильяма Лехтенберга, поскольку они сыграли ключевую роль в формировании и конкретизации этого мнения о Рузвельте. Шлезингер дважды становился лауреатом Пулитцеровской премии и был, вероятно, самым известным историком в Америке. Его три тома о взлете Рузвельта и о начале Нового курса стали классикой жанра. Профессор Колумбийского университета и университета Северной Каролины Лехтенберг написал классический однотомник об истории Нового курса. Лехтенберг учился и написал диссертацию под руководством Коммаджера. Маститый Коммаджер был рад такой преданности Лехтенберга Рузвельту и предоставил Лехтенбергу возможность написать историю Нового курса для престижной серии «New American Nation». За свою карьеру Лехтенберг подготовил множество историков Нового курса, которые позднее писали книги и большие статьи об этом периоде американской истории. Никто и никогда не подготовил и, возможно, уже не подготовит больше историков Нового курса, чем Уильям Лехтенберг [19] Вот лишь один пример обширного влияния Лехтенберга. В своей книге «The FDR Years: On Roosevelt and His Legacy» (New York: Columbia University Press, 1995) Лехтенберг пишет, что посвящает свою работу «моим студентам, которые писали об эпохе Нового курса и которые так многому меня научили». Впечатляющий список одних только студентов насчитывает восемьдесят девять имен ученых, которые писали книги или статьи о Новом курсе. См. также: Jumonville, Henry Steele Commager , 31–36, 132–133. . Ниже мы более подробно рассмотрим четыре мифа, которые выпестовали Коммаджер, Моррис, Шлезингер, Лехтенберг и большинство историков.

Первый миф. Как писали Коммаджер и Моррис, «характер республиканского правления в 1920-е годы был абсолютно негативным; характер Нового курса был в высшей степени позитивным». Иными словами, 1920-е годы были сплошной экономической катастрофой, приведшей к Великой депрессии, а Новый курс Рузвельта предложил полезные инструменты для смягчения ситуации, частичного восстановления и реформирования американской экономики.

Чтобы отстоять этот взгляд, и Шлезингер, и Лехтенберг поддерживают тезис недопотребления, согласно которому Великая депрессия ускорилась потому, что у рабочих не было адекватной покупательной способности в 1920-е годы, чтобы покупать продукцию индустриальной Америки. По Шлезингеру, «намерение руководства [в 1920-х годах] поддерживать цены на определенном уровне… означало, что рабочие и фермеры были лишены преимуществ от роста их собственной производительности труда. Следствием стал относительный спад массовой покупательной способности». Президент Калвин Кулидж и его министр финансов Эндрю Меллон способствовали резкому расслоению в уровне доходов, понизив налоги на богатых. «Налоговая политика Меллона, – пишет Шлезингер, – делавшая акцент на послаблениях для миллионеров, а не для потребителей, лишь усугубила искажения в распределении доходов и накопление избыточных сбережений». Лехтенберг развивает ту же мысль: «Коль скоро мы признаём теорию, что недопотребление объясняет Великую депрессию, а я именно так и считаю, то можно сказать, что вина лежит на президентах 1920-х годов…» [20] Arthur M. Schlesinger, Jr., The Crisis of the Old Order, 1919–1933 (Boston: Houghton Mifflin, 1957), 159–160, 167; John A. Garraty, Interpreting American History; Conversations with Historians (London: Macmillan, 1970), 171.