Милтон Фридман - Капитализм и свобода

До этой черты согласен идти и эгалитарист. Но он хочет пойти еще дальше. Он готов отстаивать необходимость отнимать у одних и передавать другим, но не потому, что это более эффективное средство, с помощью которого эти «одни» могут достигнуть поставленной перед собой цели, но из принципа «справедливости». В этом пункте равенство вступает в острый конфликт со свободой, и нужно делать выбор. Нельзя быть одновременно и эгалитаристом в этом смысле, и либералом.

В 20-е и 30-е годы интеллектуалы в Соединенных Штатах были поголовно убеждены в том, что капитализм — это порочная система, препятствующая благосостоянию экономики и, следовательно, свободе, и что надежда на будущее заключается в увеличении сознательного контроля политической власти над экономикой. Обращение интеллектуалов в эту веру не было следствием воздействия примера какого-нибудь реального коллективистского общества, хотя оно несомненно было ускорено установлением коммунистического строя в России и теми восторженными надеждами, которые на него возлагались. Обращение интеллектуалов происходило под влиянием сравнения существующего положения дел со всеми его реальными несправедливостями и недостатками с воображаемым положением дел. Действительность сравнивали с идеалом.

В то время вряд ли было возможно что-нибудь иное. Правда, человечество пережило много эпох централизованного контроля и дотошного вмешательства государства в экономику. Но ведь в политике, в науке, в технике произошли революционные изменения. Конечно же, слышались аргументы, что мы способны на большее при демократической политической структуре, при современных орудиях труда и при современной науке, чем в прежние века.

Настроения тех лет живы до сих пор. По-прежнему сохраняется тенденция считать желательным любое вмешательство со стороны государства, приписывать все зло рынку и оценивать любые новые предложения о государственном контроле с помощью идеальных мерок, предполагая, что осуществлять эти предложения будут способные и беспристрастные люди, свободные от влияния конкретных заинтересованных групп. Сторонники ограниченного правительства и свободного предпринимательства по-прежнему вынуждены обороняться.

А между тем условия изменились. Ныне мы располагаем опытом государственного вмешательства, происходившего в течение нескольких десятилетий. Нет больше нужды сравнивать фактическое функционирование рынка и идеальное государственное вмешательство. Мы можем теперь сравнивать одни реальные факты с другими.

Если мы займемся таким сравнением, станет ясно, что разница между фактическим и идеальным функционированием рынка — сколь бы велика она в действительности ни была — не идет ни в какое сравнение с разницей между фактическими последствиями государственного вмешательства и теми последствиями, которые планировались. Кто способен сегодня усмотреть сколько-нибудь значительную надежду на продвижение дела человеческой свободы и достоинства в массовой тирании и деспотизме, укоренившимися в России? Маркс и Энгельс писали в «Коммунистическом манифесте»: «Пролетариям нечего терять, кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир». Кто может сегодня сказать, что цепи пролетариев в Советском Союзе слабее цепей пролетариев в Соединенных Штатах, в Англии, во Франции, в Западной Германии или в любом западном государстве?

Обратим внимание на свои «домашние» дела. Какая из «великих реформ» последнего десятилетия достигла своих целей? Оправдались ли благие намерения сторонников этих реформ?

Регулирование железнодорожных операций с целью защиты интересов потребителей быстро превратилось в орудие, с помощью которого железные дороги защищают самих себя от конкуренции новых соперников — разумеется, за счет потребителей.

Подоходный налог, первоначально взимавшийся по низким ставкам, а затем использованный в качестве средства для перераспределения дохода в пользу низших классов, превратился в фасад для прикрытия лазеек и специальных оговорок, которые практически лишают высокие прогрессивные ставки (на бумаге) их эффективности. Единая 23,5-процентная ставка с ныне подлежащего обложению дохода принесла бы такие же поступления, какие приносят нынешние прогрессивные ставки в пределах от 20 до 91 %. Подоходный налог, который, как предполагалось, должен был уменьшить неравенство и способствовать рассредоточению богатства, на практике благоприятствовал реинвестиции прибылей корпораций, способствуя тем самым росту крупных корпораций, тормозя операции рынка капитала и предотвращая создание новых предприятий.

Валютные реформы, которые должны были обеспечить стабильность экономической деятельности и цен, обострили инфляцию во время и после Первой мировой войны и вызвали впоследствии самый высокий уровень нестабильности из всех, когда-либо наблюдавшихся. Руководящие кредитно-денежные учреждения, возникшие в результате этих реформ, несут прямую ответственность за перерастание серьезного экономического спада в катастрофическую Великую депрессию 1929–1933 годов. Система, созданная для предупреждения банковской паники, породила самую ужасную банковскую панику за всю американскую историю.

Сельскохозяйственная программа, предназначавшаяся для оказания помощи безденежным фермерам и для реорганизации хаотической структуры сельскохозяйственного производства, вылилась в общенациональный скандал, сопровождавшийся разбазариванием общественных средств, неправильным использованием ресурсов, установлением все более жесткого и дотошного контроля над фермерами, серьезными помехами внешней политике Соединенных Штатов и в довершение ко всему этому лишь незначительной помощью безденежным фермерам.

Программа социального жилищного строительства, как предполагалось, должна была улучшить жилищные условия бедняков, снизить подростковую преступность и способствовать уничтожению трущоб. На самом же деле она ухудшила жилищные условия бедняков, способствовала росту подростковой преступности и усугубила упадок городов.

В 30-е годы слово «рабочий» в интеллектуальных кругах было синонимом слова «профсоюз»; веру в чистоту и непорочность профсоюзов можно было сравнить только с верой в домашний очаг и материнство. Было принято обширное законодательство, благоприятное для профсоюзов и обеспечивавшее установление «справедливых» трудовых отношений. Профсоюзы набрались сил. К 50-м годам слово «профсоюз» превратилось чуть ли не в ругательство; они перестали ассоциироваться с рабочими, и никто уже больше не верил в то, что ризы их чисты.

Была принята программа социального обеспечения, призванная узаконить право на получение помощи и устранить необходимость оказания помощи без посредничества государства. Миллионы людей получают в настоящее время пособия по программе социального обеспечения. Тем не менее списки нуждающихся в помощи становятся все длиннее, а суммы, расходуемые на оказание помощи «без посредничества государства», все растут и растут.