Денис Шевчук - Мировая экономика

Объективные культурные пределы универсализации западной модели цивилизации высвечивают бесперспективность как попыток ее бездумного копирования и пренебрежения национальными традициями, так и стремления сохранить самобытность на пути самоизоляции и отрицания завоеваний всемирной цивилизации. Пример Ирана показывает, что ни предпринятая шахом М-Р. Пехлеви при поддержке США попытка форсированной модернизации по западному образцу, сопровождающаяся подавлением самобытных культурных традиций, ни инициированный Аятоллой Хомейни опыт спасения самоидентичности на основе очищения от «западной скверны» и возврата к традиционным ценностям (тем более – в их наиболее непримиримой, радикальной версии) не способствуют стабилизации общества и международной системы в целом. С другой стороны, пример Японии убеждает в возможности сохранения самобытных культурных норм, пафоса национальных традиций, выступающих в роли мотиваций развития, при одновременном восприятии западных ценностей. Таким образом, многообразные процессы, связанные с присущей современному миру дихотомией единства и плюрализма цивилизаций и культур, составляют социальную («интрасоциетальную») среду, которая оказывает существенное и возрастающее влияние на эволюцию и характер международных отношений. Не меньшее значение имеет внесоциальная, или «экетрасоциетальная» среда, накладывающая свои ограничения и принуждения на международную систему. Исследования данного аспекта среды международных отношений чаще всего соотносятся с таким понятием как «геополитика».

Известны многочисленные попытки определения содержания понятия «геополитика». Первичное и наиболее общее определение квалифицирует ее как изучение взаимосвязей и взаимозависимостей между державной политикой государства и той географической средой, в рамках которой она осуществляется. Традиционно, геополитика является одним из ответвлений политического реализма, представляющего международные отношения как силовые отношения между государствами.

Возникновение термина «геополитика» связано с именем шведского профессора и парламентария Рудольфа Челлена (1846–1922), который, изучая систему управления, имеющую целью создание сильного государства, приходит к выводу (в 1916 г.) о необходимости органического сочетания пяти тесно связанных между собой, взаимовлияющих элементов политики: экономополитики, демополитики, социополитики, кратополитики и геополитики.

Предшественниками геополитики считаются Геродот и Аристотель, Н. Макиавелли и Ш. Монтескье, Ж. Боден и Ф. Бродель… Однако она не может считаться приобретением только европейской цивилизации. Китайский мыслитель Сун Ци еще в VI веке до н. э. оставил описание шести типов местности и девяти типов пространства, которые должен знать стратег для успешного ведения военной политики. Ибн Хальдун в XIV веке связывал духовные силы человеческих объединений (социальных общностей, в современной терминологии), – их способность или неспособность к сплочению и борьбе за завоевание и сохранение могущественной империи – с тем импульсом, который исходит из природной среды. Однако собственно геополитика появляется в конце XIX века, когда немецкий географ Фридрих Ратцель (1844–1904) и его ученики создали дисциплину, призванную изучать взаимосвязь между географией и политикой, основываясь на положении страны, занимаемом ею пространстве и ее границах. Великими являются те народы, полагал Ф. Ратцель, которые обладают чувством пространства. Следовательно, границы могут подлежать сужению или расширению, в зависимости от динамизма рассматриваемого народа. Во времена «Третьего Рейха» подобные идеи привели соотечественника Ф. Ратцеля – Карла Хаусхофера (1869–1946) к опасной теории «жизненного пространства», взятой на вооружение нацистами для обоснования своих захватнических планов.

Крупный вклад в развитие геополитических идей внесли английский географ и политический деятель X. Д. Макиндер (1861–1947), американцы – адмирал А.Т. Мэхэн (1840–1914) и профессор Йельского университета Н. Спайкмен (1893–1943). Адмирал Мэхэн уже с 1900 г. выдвигает идею об антагонизме морских и сухопутных государств и о мировом господстве морских держав, которое может быть обеспечено путем контроля над серией опорных пунктов вокруг евразийского континента. Свои основные идеи Хэлфорд Джон Макиндер изложил в таких известных работах, как «Географическая ось истории» (1904), «Демократические идеалы и реальность» (1919) и «Мировой круг и завоевание мира» (1943). В них он формулирует понятия «Мировой остров» и «Срединная земля» («Хартленд»). «Мировой остров» представляет собой соединение трех компонентов – Европы, Азии и Африки. Что же касается «Срединной земли», то под ней понимается обширная долина, которая простирается от Северного Ледовитого океана до азиатских степей, выходя на Германию и Северную Европу, и сердцем которой является Россия. Проведя прямую линию от Адриатики (к востоку от Венеции) до Северного моря (восточнее Нидерланд), он разделяет Европу на две непримиримые между собой части – Хартленд и Коустленд (Прибрежная земля). При этом Восточная Европа остается зоной притязания обеих сторон, следовательно, зоной нестабильности. Германия претендует на господство над славянами (Вена и Берлин в средние века были славянскими, а Эльба служила естественной границей между славянскими и неславянскими народами). X. Макиндер сформулировал широко цитируемый ныне в нашей литературе «геополитический императив», согласно которому тот, кто правит Восточной Европой, – правит Срединной землей, кто правит Срединной землей, – правит и Мировым Островом, кто правит Мировым Островом – тот господствует над миром. Однако не многие из цитирующих сегодня этот «императив», обращают внимание на то, что уже такие авторитеты в геополитике, как, например, современник Макиндера К. Хаусхофер, достаточно критически относились к его взглядам. Еще в большей степени эта критичность характерна для современных специалистов в геополитике – в частности таких, как Ив Лякост.

Николас Дж. Спайкмен в работе «Американская стратегия в мировой политике. Соединенные Штаты и баланс силы» (1942) формулирует имеющее стратегическую нагрузку понятие «Римленд». Под ним разумеется дуга территориальной окружности, соединяющая СССР и мировой остров, проходящая от Балтики до Центральной и Юго-восточной Азии через Западную Европу, Средиземноморье и Ближний Восток. Являясь периферией Срединной Земли, Римленд, по мысли Спайкмена, был призван стать платформой сопротивления советской экспансии и ее сдерживания. По своему содержанию термин «Римленд» совпадает с тем, что Макиндер называл «внутренней маргинальной дугой». Спайкмен доказывает, что если географически Хартленд и существует, то, во-первых, его неуязвимость серьезно нарушена развитием стратегической авиации и других новейших средств вооружений. А, во-вторых, вопреки прогнозам Макиндера, он не достиг того уровня экономического развития, который дал бы ему возможность стать одним из наиболее передовых регионов мира. Решающая борьба как в первой, так и во второй мировой войне, утверждает Спайкмен, развернулась не в зоне Хартленда и не за обладание им, а на берегах и землях Римленда. Мировое господство зависит не от контроля над Восточной Европой, поэтому следует отказаться от афоризма Макиндера: вопреки ему «судьбы мира контролирует тот, кто контролирует Римленд».