Ричард Овери - Сталин и Гитлер

В Советском Союзе в ответ на нападение Германии прозвучал призыв к оружию ко всему советскому обществу. Довоенный идеал солдата-гражданина, восходивший к Гражданской войне, лежал в самой сердцевине советской народной культуры. Эта культура предполагала, что каждый гражданин станет бойцом, если этого потребует время; изгнать захватчика, а если есть возможность, убить его, считалось не актом самоубийственного отчаяния, а высшим гражданским долгом. В своем первом с момента начала войны обращении, прозвучавшем по радио 3 июля 1941 года, Сталин объявил, что помимо армии «все граждане Советского Союза должны защищать каждую пядь Советской земли, должны сражаться до последней капли крови за наши города и села…». Война, говорил он, является не обычной войной, а «великой битвой всего Советского народа», он призывал партизан преследовать и уничтожать врага, создавать народное ополчение из простых людей и защищать города, оказавшиеся под угрозой захвата 94. В ноябре Сталин обратился к Московскому Совету, сообщив его членам, что ввиду ничем не ограниченной жестокости, проявленной немецкими войсками, задача народа «состоит в уничтожении всех немцев до последнего человека…» 95. Та же жестокость применялась по отношению к тем, кто угрожал внутреннему советскому фронту, и к солдатам, предпочитавшим сдаться в плен, а не сражаться до последнего патрона или последнего вздоха. Приказ наркома обороны № 270, изданный 16 августа 1941 года, клеймил всех пленных советских солдат как «предателей родины» и устанавливал наказание их родственникам 96.

Призыв к оружию, обращенный ко всему обществу, подверг тысячи ополченцев жестоким репрессиям, со стороны наступающей немецкой армии. Подразделения добровольцев, собранные в Москве и Ленинграде, были брошены на передовую линию фронта, где они подверглись страшному натиску врага. Примерно 130 000 ополченцев были посланы на Ленинградский фронт, тогда как 500 000 ленинградцев приготовились к обороне города, а 14 000 человек были обучены партизанской войне и посланы за линию фронта, к врагам 97. Первые месяцы нападения Германии продемонстрировали широкий отклик на призыв Сталина к всенародному сопротивлению захватчику и высокий дух самопожертвования, поскольку в этом и состояло центральное послание нараставшей милитаризации Советского общества перед 1941 годом. На протяжении 1942 года акцент в военной пропаганде сместился с героической жертвенности к кровавому возмездию, по мере того, как новости о зверствах германских захватчиков распространялись среди советского населения. К летним месяцам управляемая кампания раздувания ненависти к врагу была использована для побуждения населения к новым усилиям. Поэт и писатель Илья Эренбург, вернувшийся из Парижа в 1940 году, регулярно публиковал статьи, пропагандирующие ненависть к захватчикам: «Если ты не убил за день хотя бы одного немца, твой день пропал…» Образ врага сократился до размера животного, воплотившись в змею или бешеную собаку. В произведении «Партизан», опубликованном в «Правде» в июле 1942 года немцы представали как «палачи, кровопийцы, каннибалы, убийцы, воры, собаки».

В другой поэме, появившейся в конце августа, немцы предстали «фашистскими змеями». «Мы должны вырвать у них зубы/вырвать их внутренности/проломить им хребет» 98. Тема изнасилования немецкими солдатами советских женщин звучала регулярно, обычные советские солдаты слышали страшные истории о детях и женщинах, и передавали их от одного к другому. Немецкие солдаты представлялись советской публике как развратные животные, которых надо уничтожать без всякой пощады, что зеркально отражало негативный стереотип красноармейцев в германской военной пропаганде. Неизбежным результатом этого стала эскалация насилия: немецкие войска получили разрешение действовать против гражданского населения с исключительной жестокостью, а с военными им следовало обращаться с осторожным презрением; от советского народа ожидали сопротивления всеми возможными средствами, а советские солдаты должны были стремиться к страшной мести по отношению к захватчикам, когда настанет час расплаты. Образ, который каждая из сторон создала из другой стороны, стал самореализацией их пророчеств.

Однако совсем не все немецкие и советские солдаты совершали зверства, которые им было позволено или их поощряли совершать. На полях сражений между двумя армиями условия борьбы провоцировали исключительную степень насилия. Советские войска несли чудовищные потери, но они сражались с той решимостью, которая поражала немцев. Мужество и отвага некоторых советских солдат часто носили самоубийственный характер, но это приводило к огромным потерям на немецкой стороне. Неизменная реальность насильственной смерти вызывала страх и фатализм. Солдаты обеих сторон стояли перед перспективой насилия с их собственной стороны, в случае дезертирства или паники. В немецких войсках было расстреляно 15 000 своих солдат и так же, как и в Красной Армии, уклонистов и уголовников ссылали в штрафные батальоны. Солдаты воевали на фронтах, если выживали, месяцы напролет, и перспектива покинуть линию фронта неумолимо угасала. Смерть была неотъемлемой частью их существования, она зависела от случая, и была капризна. Один итальянский офицер связи на Украине, Джорджо Геддес, был свидетелем того, как небольшая группа солдат стран Оси, отставших от своих частей, брели вдоль грязного тракта в направлении от Сталинграда. Когда двое немецких полевых полицейских остановили их для проверки документов, один из солдат открыл огонь из тяжелого пулемета, который он нес с собой, убив обоих офицеров. Группа продолжила свой путь, оставив мертвых лежать там, где они упали 99.

В бою законы войны игнорировали обе воюющие стороны. Советские солдаты проявляли в войне такие способности, которые ставили их перед перспективой суровых репрессалий. Они были большими мастерами скрываться или внедряться в ряды врага, прячась в лисьих норах или среди трупов, незаметные и совершенно неподвижные до тех пор, пока немецкая пехота, не ведающая о скрывающемся противнике, обнаруживала, что ее атакуют сзади. Советские солдаты с большей готовностью шли в рукопашный бой; они пользовались ножами для устранения часовых и дозорных; умение советских солдат продвигаться вперед скрытно и украдкой обескураживало врага; огонь снайперов Красной Армии был смертельным. В бою красноармейцы падали навзничь во время атаки и лежали тихо среди действительно мертвых до тех пор, пока не представлялась возможность снова применить оружие. Поэтому немецкие войска были научены убивать всех на земле, даже раненых. Кошорек, находясь в своем первом боевом сражении вблизи Сталингрда, с ужасом наблюдал, как его сержант приставлял дуло своего автомата к головам солдат, которые совершенно очевидно были уже мертвы и спускал курок. Другие солдаты делали то же самое, пиная трупы, чтобы проверить наличие признаков жизни и стреляли в тех, кто еще был жив. Но через несколько месяцев он с безразличием наблюдал за тем, как раненый советский офицер был расстрелян из автомата за то, что пытался застрелить другого человека, бинтующего свои раны 100. Германским солдатам говорили, что Красная Армия не берет пленных; то же самое говорили и советским солдатам. Чудовищная жестокость стала рутиной. Евгений Бессонов, советский офицер, танкист, вспоминал в своих мемуарах германский рейд на временный госпиталь, где все, кроме одного раненого, были убиты; Кошорек, отступая в 1944 году, натолкнулся на изуродованные тела своих товарищей, головы которых были разбиты, а животы распороты 101.