Ричард Овери - Сталин и Гитлер

Те же слова можно отнести и к настойчивому утверждению Сталина весной и летом 1941 года о том, что угрозы германского нападения не существует. И в этом случае суждение представлялось в определенном смысле рациональным. Гитлер находился в состоянии войны с Британской империей и также оказался вовлеченным своим итальянским союзником в конфликт на Балканах. Сталин, по словам будущего советского посла в Вашингтоне Максима Литвинова, полагал, что нападение на «такую мощную страну, как наша» пока он не закончил войну на западе, для Гитлера было просто «сумасшествием». 99В апреле 1941 года Советский Союз заключил договор с Японией с тем, чтобы гарантировать ее нейтралитет и получить возможность сконцентрировать больше сил на западе страны. Сталин приказал осуществлять поставки в Германию, которые должны были совершаться в соответствии с торговыми договорами, заключенными в 1940-м и 1941 годах, пунктуально и в полном объеме, а также оказывать некоторую военную помощь. Однако, вопреки благовидной интерпретации своих намерений Германией, имелось огромное количество разного рода свидетельств того, что она готовится к массированным атакам. Германия тщательно скрывала свои истинные планы с помощью хорошо разработанной дезинформации, однако постепенное передвижение трех миллионов людей в полном вооружении в направлении конечных пунктов дислокации, где должны были происходить военные действия, скрыть было невозможно. Кроме того, имелось большое количество секретной информации, часть которой поступала от немецких коммунистов, симпатизировавших Советскому Союзу и перешедших на советскую территорию, говорившей об истинных намерениях Германии. В Москву поступило по меньшей мере 84 таких предупреждения, но они воспринимались по указанию Сталина, как умышленная провокация или дезинформация, распространяемая англичанами, пытавшимися втянуть Советский Союз в войну. На заседании советского партийного и военного руководства, состоявшегося 21 мая, секретные донесения были восприняты с такой нервозностью, что все его члены просто-напросто забыли привычно зааплодировать, когда прозвучало имя Сталина. Но все попытки людей из окружения Сталина убедить его отнестись серьезно к разведывательным данным, им грубо отвергались 100.

Убежденность Сталина переросла в навязчивую идею. По некоторым сведениям, он испытывал непреодолимый страх перед мобилизацией, необходимой для отражения германской угрозы, так как царская мобилизация в июле 1914 года спровоцировала кризис, завершившийся началом Первой мировой войны. Он отверг предложение начальника Генштаба генерала Георгия Жукова объявить в войсках состояние боевой готовности к 14 июня, которое он сопроводил восклицанием: «Это война!» 101К этому времени советские разведчики и иностранцы, симпатизировавшие Советскому Союзу, сообщили точную дату нападения Германии, размеры и масштабы вторжения. Даже у Сталина, так же, как это было у Гитлера в августе 1939 года, появились сомнения. Но чем больше эти сомнения одолевали его, тем сильнее ему хотелось утвердить свою власть. И, вопреки тому что советские солдаты, дислоцированные на границе, могли к середине июня видеть воочию признаки сосредоточения сил на сопредельной стороне, а советские наблюдатели зафиксировали 180 разведывательных полетов германской авиации в глубь советской территории, Сталин оставался слеп и глух, и его в этом поддерживали те, кто искал его одобрения. Годы спустя Молотов все еще продолжал защищать Сталина: «Всюду было бесчисленное количество провокаторов. Поэтому вы не можете доверять разведке». Сама природа сталинского единовластия провоцировала самоуничтожающие последствия. Берия, в задачи которого, как главы секретной службы, входило уничтожение провокаторов и людей с пораженческими настроениями, сеющими ложные слухи о германской воинственности, 21 июня, буквально за несколько часов до начала самого масштабного за всю историю вторжения, писал Сталину: «Мой народ и я твердо помним ваше, Иосиф Виссарионович Сталин, мудрое предсказание – Гитлер не нападет в 1941 году!» 102

Решение Сталина было такой же публичной демонстрацией его диктаторской власти, какими были для Гитлера события, происшедшие двумя годами раньше. Оба решения были связаны с вопросами наивысшей важности; оба решения были приняты вопреки очевидным фактам; оба решения были приняты вопреки сомнениям, высказывавшимся руководителями армий и гражданскими лицами; оба были приняты, несмотря на или, возможно, по причине мучительной неуверенности в себе. Последствия этих решений были самыми трагическими, однако ни в том ни в другом случае эти всем очевидные просчеты, допущенные из-за своевольного упрямства, не привели к ослаблению диктатур. «Сталин, – отмечал позже Молотов, – все равно был незаменим». Гитлер был потрясен до глубины души. «Было очевидно, насколько он был шокирован», – писал один из свидетелей 103. Гитлер был в бешенстве от того, что он считал тупостью и высокомерием Запада. Его приближенные благоразумно демонстрировали «недоумевающий испуг» 104. Сталин, получив сообщение о вторжении, пришел в ярость, но, как и Гитлер, не забывал о необходимости лицемерия, даже наедине с самим собой. «Ленин основал наше государство, – бормотал он, покидая краткое совещание, посвященное анализу катастрофических поражений армии через неделю после начала вторжения, – а мы его предали» 105. В обоих государствах общественность и армия объединились в едином порыве. Войну изображали как некое событие, за которое следует винить кого-то другого: Великобританию и Францию за то, что они снова окружили Германию и развязали несправедливую войну, Германию – за то, что она начала неспровоцированную фашистскую агрессию. Некоторые люди в Германии из числа старших офицеров забавлялись идеей свержения Гитлера путем государственного переворота, но были вынуждены отказаться от нее по причине его очевидной и широкой популярности. Трансляция 3 июля обращения Сталина к советскому народу, его первой публичной речи с момента начала вторжения, в которой он называл всех «братьями и сестрами», призывая направить все силы на сопротивление агрессии, была встречена всем населением с большим облегчением. Гитлер продиктовал свое обращение сразу же, 3 сентября. Он начал, возможно непреднамеренно, словами: «Дорогие товарищи по партии», – но впоследствии это обращение было заменено на «Народ Германии». В нем содержался призыв вести войну до смертельного конца 106. Ни один из диктаторов не упал в глазах общественности после допущенных ими провалов, что свидетельствует о том, насколько неограниченной была их власть даже в самых неблагоприятных для них обстоятельствах.