Ричард Овери - Сталин и Гитлер

Нет сомнений, из двух систем тотальность германской системы была более всеобъемлющей. У партии здесь был более стабильный корпус активистов с более высоким уровнем образования; с географической точки зрения германское общество было более компактным; повсюду здесь бурлила яркая и широкая общественная жизнь, привязанная к партийной машине. Для средней германской семьи регулярные контакты с молодежными партийными группами, местными членами СА, партийными сборщиками пожертвований или женскими ассоциациями были неизбежны. Партийные символы и язык проникали во все сферы жизни. Воодушевляющие партийные лозунги и баннеры свисали со стен всех заводов и учреждений, украшали партийные здания. Присутствие партии было видимым и настойчивым. То же можно было бы сказать и о партии в Советском Союзе, за исключением того, что у нее не хватало персонала, чтобы охватить всю огромную территорию СССР. Миллионы людей на окраинах страны встречались с коммунистами в лучшем случае периодически. В городах партия предлагала народу скудный набор, состоявший из политической культуры, образования, работы для молодежи и волонтерства по гражданской обороне, перемежающихся для разнообразия с фестивалями и визитами партийных функционеров. Она была достаточно на виду, однако только начиная с 1950-х и 1960-х годов все более широкая, тщательно спланированная культурная жизнь партии стала реальностью на общегосударственном уровне. Коммунистическая партия находилась в выгодном положении благодаря тому, что на огромном пространстве новой России отсутствовала какая-либо альтернативная культурная и институциональная жизнь; претензии же Германии на тотальность звучали в контексте общества, в котором до 1933 года было огромное множество альтернативных вариантов выхода. В этом и состоит объяснение того, почему национал-социализм был настолько более суровым и требовательным. Коммунистическая Германская Демократическая Республика, основанная в 1949 году, своей организационной структурой была больше обязана структуре и ценностям национал-социалистической системы, которую она сменила, чем советской системе, которой она подражала. Во всех трех системах партии, будучи интегрирующими, надзирающими, убеждающими и понуждающим силами, фактически служили инструментом прикрепления населения к диктатуре.

Террор всегда считался неотъемлемой чертой всех современных диктатур. Страх держит в рабстве всех, кого еще не покорили пропагандой. Государственный террор, на что указывают факты, прошелся по всем без разбору и был повсеместным. Германский и советский народы стали узниками аппарата террора. Отсюда возникает соблазн рассматривать эти две системы как общества, разделенные, с одной стороны, на армию тайных сыщиков и огромную массу их жертв – с другой.

Обе системы пережили широкомасштабные насильственные репрессии, но в рамках этих систем их никогда не называли «террором». Напротив, слова «террор» и «террорист» использовались не по отношению к полицейским и агентам безопасности, осуществлявшим репрессии именем государства, а к тем, кто выступал против диктатур. Обе системы позиционировали себя как борцов на переднем фронте борьбы против международного терроризма. То, что сегодня всеми рассматривается как беспощадный террор со стороны государства, Гитлер и Сталин прикрывали выдумкой о защите государства от «врагов народа». Эти очевидные различия в восприятии «террора» служат ключом к пониманию сути взаимоотношений между силами безопасности и обществом в рамках обеих систем. На протяжении большей части времени существования обеих диктатур борьба общественности против террора пользовалась широкой поддержкой, даже сотрудничеством, со стороны обоих народов. Хотя сегодня страх представляется самой рациональной реакцией на то, что, по всем человеческим меркам, было устрашающим режимом, он проецировался и на самих жертв дискриминации и государственных репрессий. Органы государственной безопасности исключали из общества и преследовали «террористов» при активном участии всего населения, которое приходило в возбуждение от хорошо спланированных актов публичного поношения.

Репрессии при Гитлере и Сталине никогда не были самоцелью и не преследовали только цель добиться всеобщей покорности путем нагнетания страха. Они всегда были нацелены на группу лиц или отдельных людей, которые подлежали изоляции как представляющие угрозу основным политическим приоритетам двух систем. В Советском Союзе это означало защиту пролетарской революции от предполагаемых буржуазных элементов и контрреволюционеров; для Германии это значило защищать германскую нацию или расу от очевидной угрозы биологического загрязнения и духовного распада. Оппозиционеров обе системы представляли в образе непримиримых, коварных и злостных врагов, стремясь прибавить вес своей антитеррористической борьбе и оправдать самые жестокие методы подавления. В обоих случаях поддерживался менталитет непримиримости, более присущий гражданской войне.

Гитлер и Сталин, сами бывшие террористы, сыграли ключевую роль в нагнетании напряженности, всячески поощряя поиски врагов. Все политическое мировоззрение Сталина формировалось в атмосфере дуализма, сочетающего добродетели большевика-революционера и его контрреволюционного оппонента. «У нас есть внутренние враги. У нас есть внешние враги, – заявил Сталин в 1928 году во время Шахтинского показательного судебного процесса. – Об этом, товарищи, нельзя забывать ни на минуту» 3. Службы государственной безопасности необходимы, утверждал Сталин в своей речи в 1928 году, «для того, чтобы защитить интересы революции от нападок контрреволюционной буржуазии и их агентов…». На своих врагов всегда смотрели как на часть террористической сети: «заговорщики, террористы, подстрекатели и вредители» 4. Признанные виновными на первом большом показательном политическом процессе 1930-х годов по делу Зиновьева-Каменева в августе 1936 года были обвинены в том, что они якобы руководили «террористическим центром». На судебном процессе в марте 1938 года на вопрос, был ли он сторонником террористических актов, Бухарина вынудили дать положительный ответ: «Да» 5. Сталин видел в террористах особо опасных для себя оппонентов. В 1931 году в ходе интервью, отвечая на вопросы немецкого биографа Эмиля Людвига, он признавался, что сначала режим предавал интересы рабочего класса, проявляя мягкотелось: «Опыт научил нас, что единственным способом справляться с такими врагами является применение самой жестокой политики подавления» 6. Свои самые крепкие публичные выражения Сталин оставлял для своих врагов террористов: «Расстреливайте их, уничтожайте их, – призывал он в ноябре 1937 года. – Это всемирные провокаторы, самые подлые агенты фашизма» 7.