Социальное предпринимательство в России и в мире: практика и исследования

Отличие состоит в масштабе обобщения и исходных предпосылках анализа. Поланьи и Грановеттер обосновывали ограниченность теории рационального выбора и ее основной предпосылки — атомизированного экономического агента для объяснения экономического поведения предприятий и индивидов, а также экономической динамики. В нашем случае, с одной стороны, уже в исходном эмпирическом объекте — социальном предприятии — заложено условие взаимосвязанности социальной и экономической природы, какими бы определениями социального и экономического мы ни пользовались. Абстрагирование от социальной природы такого предприятия сделало бы бессодержательным и сам анализ. С другой стороны, применительно к вопросам взаимодействия с государством и преобразовательной роли социальных предприятий в решении социальных проблем важно не столько то, что они укоренены , сколько то, как они встраиваются в существующий порядок, в этом процессе меняются сами, меняют своих партнеров и тем самым сложившийся порядок.

В связи с фокусом на изменениях особое значение приобретает выявление обстоятельств взаимодействия с учетом участия всех партнеров и клиентов («стейкхолдерами») на протяжении различных этапов становления и развития предприятия вплоть до преобразования в новые формы или отказа от деятельности. При этом исследование процесса «встраивания» должно отвечать на многие конкретные вопросы:

• во что, собственно, «встраивается» социальное предприятие (это — технология предоставления услуг, производственная кооперация, профессиональная деятельность, организации, рынки, социальные сети, формы конвертации капиталов или что-либо другое, зависят объясняющие возможности и конкретные выводы анализа);

• каковы механизмы созидательной и преобразовательной деятельности социального предприятия в избранной сфере деятельности (например, может ли сотрудничество с социальным предприятием усовершенствовать работу государственной службы и в чем это усовершенствование состоит; каково влияние социального предприятия на партнеров по кооперации и производителей услуг в избранном сегменте и в смежных областях деятельности: на особенности самой кооперации, на формы и качество производимого продукта/услуги, мотивацию, стратегии, взаимные отношения участников; каково влияние деятельности социального предприятия на отношение к социальной проблеме разных сообществ людей и проч.);

• в чем состоят барьеры взаимодействия и развития (в каких сферах их сопротивление выше; каковы последствия успеха и поражения социального предприятия в их преодолении либо изменении; как те или иные барьеры формируют коридоры возможностей для реализации замысла социального предприятия и т. п.), и многое другое.

Ответы на указанные вопросы будут с разных сторон конкретизировать и общую постановку проблемы институционализации социальных предприятий в качестве устойчивой повторяющейся и признаваемой участниками социальной практики, часть элементов которой могут быть формальными, а часть — неформальными.

В то же время в дискуссиях о социальных предприятиях, по крайней мере в России, нередко в качестве «институционализации» понимается один наиболее однозначный и определенный вид институционального оформления — принятие государственного решения о списке критериев социальных предприятий, позволяющих их регистрировать в качестве таковых, если не в рамках правового статуса, то во всяком случае в качестве организационной формы. Отсутствие такой регистрации, по этой логике, ставит под сомнение реальность социальных предприятий. [80]

Подобный взгляд хорошо отражает всепроникающее влияние, которое имеют в России государственные установления — их наличие или отсутствие способно спорить с реальностью в глазах не только простых людей, но также и экспертов. Всеобщая регистрация социальных предприятий сегодня в России вряд ли уместна по ряду причин. Во-первых, известная нам по международному и уже имеющемуся российскому опыту практика социальных предприятий настолько разнообразна и многолика, что приведение ее к единой норме может повредить инновационному потенциалу и результативности многих предприятий. Во-вторых, наличная практика социального предпринимательства в России пока недостаточно изучена, но именно на понимании ее особенностей и барьеров должны основываться решения о государственном регулировании соответствующей деятельности, тем более официальное признание предприятий в качестве «социальных». В-третьих, в России настолько велик потенциал «деформализации» и извращения формальных правил, что введение новых норм должно проводиться весьма осмотрительно, и такие решения должны быть хорошо подготовлены [Радаев, 2001]. В-четвертых, как было показано в главе 3, даже мягкие формы законодательного оформления тех или иных видов социальных предприятий нельзя оценить однозначно. Если в Италии это привело к стимулированию развития социальных кооперативов, то в Бельгии или Франции эксперты относятся к его результатам скептически, а в Польше законодательные усилия скорее формализовали деятельность социальных предприятий, чем стимулировали ее развитие. Но эти выводы не противоречит тому, чтобы государство начало устанавливать приоритеты для развития различных форм социальных предприятий, например, с учетом их социального фокуса и социально ориентированных механизмов распределения прибыли.

Среди приведенных в главе 2 международных кейсов социального предпринимательства, а мы стремились подобрать разные примеры и по моделям, и по странам, и по целевым группам, по крайней мере два связаны с микрофинансированием (это — Kiva и Desarrollo Comunitario). Если же посмотреть на международный опыт социального предпринимательства в целом, то едва ли не каждый третий будет в той или иной степени опираться на микрофинансовый рынок, поскольку нехватка денежных ресурсов — одно из наиболее распространенных «узких мест» в решении социальных и экономических проблем уязвимых категорий населения по всему миру.

Первоначальная идея микрофинансирования состояла в предоставлении финансовых услуг малообеспеченному населению и микробизнесу, находящимся за пределами банковского обслуживания по причине острой нехватки ресурсов, в результате которой они неспособны отвечать стандартам банковского кредитования. Позднее подход расширился, и сегодня под микрофинансированием понимают финансовое обслуживание населения и субъектов бизнеса, не имеющего доступа к банковским услугам в силу разных обстоятельств как по субъективным характеристикам заемщика (отсутствие залогового обеспечения, недостаточность дохода, отсутствие надлежащих документов и проч.), так и по объективным условиям территории — отсутствия банковской инфраструктуры в местах проживания и экономической деятельности.