Юлия Прудько - Никак

Но, по правде говоря, Алиса лукавила: наводить порядок в собственной – за все эти годы весьма подзахламленной – жизни ей нравилось необычайно. Даже больше, чем по два часа в день оправдывать капиталовложения Цукерберга, бесконечно обновляя ленту. Поэтому гораздо дальше, чем на второй план, отошли такие незначительные мелочи жизни, как составление резюме, поиск новой работы, общение с собственным ребенком, встречи с друзьями, возврат ипотеки и ежегодное ТО [19] Технический осмотр автомобиля, вызывающий гнев и раздражение у женщин – при конвертации суммы за ТО в стоимость новых туфель. . Алисина личность росла, и не было на тот момент ничего важней.

В обнаруженных Алисой методиках самокоучинга больше всего ее впечатляло то, что они помогали ей структурировать хаос собственных мыслей. Как правило, процесс Алисиной мыследеятельности выглядел как «хака» – ритуальный танец регбистов…

Обычно он являет собой толпу огромных брутальных мужиков, орущих до вздутия шейных вен нечто нечленораздельное, но сакрально важное. Вот мысль о будущем, скорчив инфернальную гримасу, истово обнажает язык:

«Ка матэ ка матэ» («Я гибну – я гибну»). Вот самооценка, выдавливая глазные яблоки из орбит, колотит себя в грудь: «А упанэ ка упанэ» («Шаг вперед, еще вперед»). Вот воспоминание о недавнем разводе бешено раздувает щеки и складывает руки в архетипический жест категории «во-о-от вам всем большой член»: «Вхити тэ ра» («Навстречу солнцу»). И такая дребедень целый день.

Не удивительно, что к вечеру – пережив всю эту внутреннюю хака-вакханалию – Алиса немного уставала… Хуже было только то, что с утра – как следует выспавшись – регбисты Алисиного сознания принимались готовиться к чемпионату ее внутреннего мира с новыми силами.

Однако после того как Алиса открыла для себя метод пирамиды Дилтса, она не без удивления обнаружила, что хор мальчиков-зайчиков в ее голове немного подутих. Там, в голове, вообще стало как-то ощутимо спокойнее, просторнее, тише и чище.

По ходу погружения в свой бездельнический, в прямом смысле слова доморощенный коучинг Алиса стала понимать, что коучей всех времен непреодолимо тянуло к геометрии – пожалуй, наиболее нетерпимой к хаосу науке. Круг (колесо) баланса Майера, пирамида Дилтса, квадрат (окно) Джохари, ромб планирования… «Это еще нам всем крупно свезло, что коучи остались равнодушны к параллелепипеду», – размышляла Алиса, уминая третий кусок пятиярусного торта и чувствуя всем сердцем и всем желудком, как отступает стресс, освобождая место депрессии по поводу лишнего веса.

«Я спускаюсь по прохладным ступеням широкой лестницы, обнимающей своим плавным изгибом каскады хрустальной люстры. Осветительный прибор производства Baccarat струится через все три пролета – с потолка четвертого этажа, – озаряя дом светом любви и сотней тысяч долларов. Утренние лучи, заливающие собой высоченные панорамные окна, путаются в лабиринтах хрусталя, разбиваются на сотни солнечных кроликов – тех, что скачут со ступени на ступень и, догоняя друг друга, размножаются на глазах.

Оглушенная этой утренней идиллией, я замираю на секунду и слышу, как за окном игольчато-сухо шуршат вековые сосны (машина времени под названием “КамАЗ” доставила их ко двору в прошлом году, и они – ах, только представьте! – прижились). Слышу, как внизу звонко смеются дети, как нежно шипят сырники на сковороде Жульена – нашего нового повара, три недели назад прилетевшего из Лозанны…»

– Ну уж нет, так дело не пойдет! Жульен и почти-что-лазанья в одной визуализационной сессии – это перебор! Все же нельзя медитировать на голодный желудок! – открыла Алиса глаза и недовольно оглядела пространство, не имеющее ни единого сходства с иллюстрацией ее жизни, висевшей в ее создании уже минут 15.

Алиса сидела в позе лотоса на кресле напротив окна и созерцала, как город покрывается плотным слоем снежного одеяла. Последовав примеру столицы, Алиса тоже укуталась в плед и попыталась вновь сконцентрироваться на роскошных полотнах, детально выписанных своим внутренним Карлом Брюлловым [20] Художник, творивший преимущественно в жанре классицизма и романтизма. Одной из ключевых тем его творчества стали портреты и детали быта представителей итальянской знати, что весьма коррелировалось с задачами Алисы относительно визуализации роскошной жизни. Правда, самое известное произведение Брюллова «Последний день Помпеи» являло собой очень точную визуальную метафору не будущей, а текущей жизни нашей героини. . Но невольно задумалась о другом…

Такого осознанного предновогоднего настроения у нее не было еще никогда. Обычно, сбежав с работы за пару часов до входа в новый календарный отрезок, Алиса кибер-юлой проносилась по магазинам подарков, за пять минут до боя курантов врывалась в дом / клуб / ресторан / аэропорт и, опустив все поздравительные прелюдии, судорожно кидалась на поиск маленькой бумажки. На ней Алиса планировала изложить все, о чем мечтает, и, осуществив традиционный поджог этого скромного бумажного носителя, размешать в бокале пепел с пузырьками шампанского и махом осушить до дна. Все бы ничего, но из года в год, когда первый удар курантов оглашал своим торжественным бомом ушные раковины Алисы, она с ужасом обнаруживала, что не может сформулировать ни одного желания. В итоге, как правило, на маленький бумажный обрывок ложилось что-то типа «миру – мир», а проглоченный пепел впоследствии вызывал неизбежную изжогу.

Но в этот раз Алиса твердо решила, что в свой ежегодный капкан трудоголика больше не попадется. Конечно, ведь безработных трудоголиков не бывает!

Разумно решив воспользоваться уникальным моментом своего тотального безделья, Алиса подошла к вопросу формулировки желания серьезно и заблаговременно – а именно 20 декабря.

«Так, собрались, возвращаемся!.. Я делаю шаг по ступеням широкой лестницы и ощущаю прохладную нежность моей пудрово-розовой шелковой пижамы»… Одухотворенный мечтательный лик Алисы свело яростной судорогой, как будто она с размаху глотнула текилы без лайма или лайм без текилы. «Розовая пижама – это уже ни в какие ворота, даже не в мои, резные, с позолотой, – жестко пресекла Алиса полет собственной фантазии. – Слишком приторно и ванильно все выходит, прямо фу! Пусть пижама будет черной, даже лучше темно-серой, графитовой. Я же люблю благородную истинную роскошь, а не все эти суфлейные референсы для попсовых коллажей желаний… В общем, я в моей пижаме оттенка свежего активированного угля, тая от блаженства каждого соприкосновения с ней, спускаюсь. В гостиной горит камин… Не такой, который весь в золотых вензелях и лепнинных ангелах – как в опочивальне Елизаветы II. Нет. Я вижу безупречные в своем минимализме линии – стекло, камень, идеальное пламя – огонек к огоньку… Только вот неясно, люди, у которых есть многоэтажные особняки в собственности и люстры, вызывающие слезы зависти директора Большого театра, они, интересно, топят свои конструктивистские камины с утра пораньше? Или это моветон?»