Дмитрий Медведев - Черчилль: быть лидером

Свою речь премьер завершил следующими словами: «Сегодня день Святой Троицы. Столетия назад были написаны слова, которые должны были послужить призывом для всех слуг Правды и Справедливости: „Опояшьтесь и будьте мужественны и готовы сразиться. Ибо лучше нам умереть в сражении, нежели видеть бедствия нашего народа и святыни. А какая будет воля на небе, так да сотворит!“» [473] .

Выступление Черчилля вновь заслужило самые лестные отзывы. «Мой дорогой Уинстон, Вы никогда не совершали поступка лучшего и более великого, чем эта речь, – не скрывая своих эмоций, восхищался Энтони Иден. – Спасибо Вам и спасибо Господу за то, что Вы есть» [474] .

«Это выступление стоит многого!» – произнес не питавший к Черчиллю симпатий министр иностранных дел лорд Галифакс [475] .

«Когда Уинстон произнес „Сегодня день Святой Троицы“, будто огромный колокол издал свой протяжный и тяжелый звук, – делился ощущениями член секретариата на Даунинг-стрит Джон Мартин. – Столь внезапное и неожиданное напоминание о нашей вере и ее одной из наиболее загадочных доктрин произвело волнующий эффект. Темнота, окутавшая Европу, и тяжелые тучи, нависшие над нашим островом, были прорезаны и освещены яркой вспышкой молнии» [476] .

Также Черчилль получил письмо от своего бывшего коллеги, шефа, а в 1930-е годы политического противника – бывшего премьер-министра Стэнли Болдуина.

«Уважаемый премьер-министр, я слушал по радио прошлой ночью Ваш хорошо знакомый голос, после чего мне захотелось пожать Вам руку и от всего сердца пожелать Вам всего хорошего – здоровья, умственных и физических сил – для того, чтобы справиться с непомерным грузом, который лежит на Вас» [477] .

До начала войны обращаться к микрофону Черчиллю приходилось не часто. Выше уже отмечалось о несоответствии взглядов политика и руководства страны в 1930-х годах, что значительно ограничило для него посещение радиостудий. Были и другие причины, повлиявшие на количество радиовыступлений нашего героя. Когда использование новых радиотехнологий для пропаганды своих идей стало набирать популярность, Черчиллю пошел уже седьмой десяток. Каким бы инновационным ни было мышление человека, рано или поздно наступает момент, когда консерватизм побеждает и в некоторых вопросах люди перестают понимать актуальность технических новинок. Черчилль в данном случае не стал исключением. При нем появились первые английские танки и военная авиация, при нем флот Его Величества был переведен с угля на мазут, но к возможностям радио он относился с недоверием. Слишком сильно диссонировала камерность студии с привычной многотысячной аудиторией и публичным выступлением в режиме real-time .

Несмотря на все эти факторы, Черчилль переборол себя, превратившись в одного из крупнейших ораторов радиостудий. Инженер Би-би-си, отвечающий за техническую составляющую радиовыступлений премьера, вспоминал, что, когда он услышал завершающие строки выступления Черчилля «…Воля Господа на небесах, так тому и быть», его «словно озарило – Уинстон стал мастером радиовыступлений, он напомнил старую собаку, которая освоила новый трюк» [478] .

«У нас нужно бежать, чтобы оставаться на месте», – объясняла Королева Алисе, очутившейся в Зазеркалье. Эти строки были верны как во второй половине XIX века, когда математик из Оксфорда Чарльз Лютвидж Доджсон написал их под псевдонимом Льюис Кэрролл, так и во времена Черчилля. Не потеряют они своей актуальности и в нынешнем XXI столетии с его стремительностью и новыми технологическими прорывами.

Черчилль понял, что радио это не обычное средство коммуникаций, ибо оно позволяет сделать так, что твои слова услышат не только в Англии, но и во всем мире. По сути, это было новое оружие, не менее эффективное, чем гаубицы, бронированная техника или бомбардировщики. Стоя перед микрофоном, старый солдат Черчилль вел свою собственную войну, борясь с противником словом, которое толкало на дело.

В первых числах июня 1940 года Черчиллю вновь пришлось прибегнуть к публичным выступлениям. Несмотря на все усилия, союзники потерпели на континенте сокрушительное поражение. Единственным светлым моментом стала эвакуация – знаменитая эвакуация 350 тысяч человек из Дюнкерка. Но, как верно прокомментировал это событие Черчилль, – «эвакуациями войны не выигрываются» [479] . Депутаты палаты общин и весь британский народ ждали реакции премьера. Какой будет политика в сложившейся ситуации, каким будет настрой в связи с произошедшими за последние три недели, если считать от 13 мая, переменами?

Четвертого июня Черчилль взял слово в палате общин, чтобы снять эти вопросы и вдохнуть новые силы в отважных бойцов – силы на сопротивление и победу. «Я обязан был полностью рассказать обо всем», – считал он [480] .

Выступление британского премьера длилось больше тридцати минут.

«Безусловно, экстраординарные способности Уинстона в диктовке речей были большим подспорьем, но даже в этом случае для составления подобных текстов необходимы часы на тщательную проработку композиции и основных положений, – отмечает биограф Черчилля, а в прошлом министр внутренних дел и канцлер Казначейства Рой Дженкинс. – Как он находил время для составления такого письменного объема, находится за гранью воображения» [481] .

В своей речи Черчилль затронул множество тем, включая и сложившееся военное положение и эвакуацию из Дюнкерка, но, пожалуй, самыми знаменитыми – не только в его выступлениях, но и среди анналов всего ораторского искусства XX столетия – станут последние строки:

«Несмотря на то что значительные пространства Европы и многие старые и славные государства подпали или могут подпасть под власть гестапо и всего отвратительного аппарата нацистского господства, мы не сдадимся и не покоримся. Мы пойдем до конца, мы будем сражаться во Франции, мы будем сражаться на морях и на океанах, мы будем сражаться с возрастающей уверенностью и растущей силой в воздухе; мы будем оборонять наш остров, чего бы это ни стоило, мы будем сражаться на побережье, мы будем сражаться в пунктах высадки, мы будем сражаться на полях и на улицах, мы будем сражаться на холмах, мы не сдадимся никогда» [482] .

Коллеги Черчилля были потрясены услышанным. Николсон сказал, что эта речь – «лучшее, что я когда-либо слышал», Дальтон нашел ее «величественной, мрачной и исполненной решимости», а Спиэрс заключил, что она утвердила Черчилля в роли «высшего лидера, который дал каждому из нас импульс, которого мы так долго ждали» [483] . «Эта речь стоит тысячи орудий, эта речь на тысячу лет», – заявил лейборист Джозайя Уэджвуд, сражавшийся в Дарданелльской кампании [484] . «Восхитительная речь, которая несомненно тронула палату», – добавил Колвилл [485] .