Стивен Кови - Третья альтернатива: Решение самых сложных жизненных проблем

Но в повести звучит и третий голос, не принадлежащий ни герою, ни злодею. Этот голос рассказывает историю. Если мы по-настоящему сознаем сами себя, то понимаем, что мы не просто персонажи своей повести, но и ее рассказчики. Мы не только те, о ком она написана, мы сами – писатели.

Моя повесть – лишь часть гораздо более масштабных повествований: семьи, общины, всей культуры. Пусть мое влияние на развитие этих историй ограничено, но я очень многое определяю в том, как развивается сюжет моей повести. Я волен рассказывать собственную историю. Журналист Дэвид Брукс мудро замечает:

Наряду с множеством вещей, над которыми мы не властны, у нас все-таки есть возможность управлять своими историями. Мы имеем осознанный голос в выборе повествования, с помощью которого будем придавать миру смысл. Личная ответственность заключается в акте выбора и в постоянном пересмотре метарассказа, который мы ведем о самих себе.

Истории, которые мы выбираем, в свою очередь, помогают нам интерпретировать мир. Они заставляют нас направлять внимание на одни вещи и игнорировать другие. Они побуждают нас считать одно священным, а другое – отвратительным. Это структуры, оформляющие наши мечты и цели. Поэтому, хотя выбор повествования может показаться неким расплывчатым и чисто умозрительным упражнением, на практике он очень действен. Самая важная наша способность – способность выбрать линзу, через которую мы будем смотреть на реальность {10} 10 David Brooks, "The Rush to Therapy," New York Times, November 9, 2009. .

Мой сын Дэвид часто вспоминает историю о том, как собирался ходить на занятия в колледж с собственным стулом. На ней он демонстрирует, каким простым и эффективным может быть мышление по принципу Третьей альтернативы. Но на глубинном уровне эта небольшая зарисовка является важной сюжетной линией повести, которую он рассказывает себе о себе же: что он не жертва, что он не зажат в тиски двух альтернатив, что он сам отвечает за то, что Брукс называет «метарассказом» своей жизни.

В конфликтах сюжета нашей жизни мы не просто «персонажи». Мы и рассказчики, поскольку именно мы выбираем, как будет развиваться наша история. Я встречал множество людей, которые не понимали этой простой вещи и чувствовали себя в ловушке какого-нибудь чудовищного конфликта, не в силах изменить сюжет. Я наблюдал распри между супругами, каждый из которых превозносил собственный героизм в борьбе с этим чудовищем, упорно игнорируя тот факт, что они не только включены в сюжет, но и сами его создают. Супруги заявляли, что больше не любят друг друга, и совершенно терялись, слыша от меня, что оба вполне вольны вновь полюбить друг друга, если захотят. «Быть влюбленным» – чисто пассивное состояние; понятие «любить» связано с активными действиями – это глагол. Любовь как «чувство» – плод любви «как действия». Во власти двух людей совершать друг для друга поступки, проникнутые любовью, точно так же, как в их власти и причинять друг другу боль. Сценарий пишут они сами , а не кто-то другой.

Как я уже говорил, наша жизнь – это повесть, поскольку имеет начало. У нее есть также середина и конец. Большинство из нас пребывают где-то посередине повествования. Мы должны решить, как завершится рассказ.

Третья альтернатива всегда начинается с «Я». Она разворачивается изнутри наружу, из самых потаенных глубин человеческой личности, начинаясь с фундамента, составленного из уверенности в себе и смирения. Она развивается из парадигмы самосознания, позволяющей взглянуть на себя со стороны и оценить собственные предубеждения и склонности. Она исходит из признания того факта, что я сам пишу свою историю, и из готовности при необходимости ее переписать – ведь я хочу, чтобы она окончилась хорошо .

Задумайтесь об этом – глубоко задумайтесь. Если вы вовлечены в конфликт, спросите себя:

• Какова моя повесть? Следует ли мне изменить ее сюжет?

• Где в моем представлении о себе имеются мертвые зоны?

• Какое влияние воспитавшая меня культура может оказывать на мое мышление?

• Каковы мои подлинные мотивы?

• Верны ли предпосылки, из которых я исхожу?

• В чем мои предпосылки неполны?

• Тружусь ли я именно над тем результатом – окончанием повести, которого желаю?

Смысл второй парадигмы – видеть в других людях людей, а не вещи.

Что мы видим, когда смотрим на других? Видим ли мы личность или просто обращаем внимание на возраст, пол, расу, политические и религиозные убеждения, физические или умственные ограничения, национальность, сексуальную ориентацию? Видим ли мы индивида, находящегося «вне группы» или «внутри группы»? Или же мы действительно видим уникальность, возможности, дарования каждого отдельного человека?

Возможно, мы на самом деле вообще не смотрим на людей так часто, как на собственные представления о них , предвзятые мнения или даже предпочтения.

Мы всегда чувствуем, когда кто-то «делает вид», различаем, имеем ли дело с самой личностью или с личиной. Вопрос стоит так: « Я тоже из тех, кто "делает вид"? Или я один из тех, что смотрит на других людей с подлинным, искренним уважением?»

Парадигма «я вижу тебя» противоположна типичной парадигме «я воспринимаю тебя стереотипно», как показывает таблица далее. Помните: то, что мы видим , определяет то, что мы делаем , а то, что мы делаем , определяет результаты, которые мы получаем .

По сути, парадигма «я вижу тебя» связана с характером – с любовью к людям, великодушием, терпимостью и искренним вниманием к другому человеку. Если бы я придерживался парадигмы «я воспринимаю тебя стереотипно», то нельзя было бы поручиться, что я так же близко к сердцу принимаю чужие интересы, как и свои, а обретение Третьей альтернативы стало бы и вовсе невозможно. Глядя на вас, я видел бы лишь представителя другой стороны. Возможно, я держался бы с вами вежливо, но это было бы показное, фальшивое уважение.

Название этой действенной парадигмы – «я вижу тебя» – подсказала мне мудрость африканского народа банту. Его представители приветствуют друг друга словами «я вижу тебя», что подразумевает: «я признаю твою уникальную индивидуальность». Это все равно что сказать: «Моя человеческая природа неразрывно связана, переплетена с твоей». Все это части духа Убунту .

Перевести это слово очень трудно. Оно означает нечто вроде «личность, индивидуальность», но главное его значение – «человека делает человеком только взаимосвязь с другим человеком». Специалист по охране здоровья Элизабет Лессер поясняет: «Я нуждаюсь в тебе, чтобы стать мной, а ты нуждаешься во мне, чтобы стать тобой». Поясним эту уникальную африканскую идею на примере: «Слова "у Мэри есть Убунту" означали бы, что Мэри известна как заботливая, внимательная к другим личность, честно выполняющая все свои социальные обязательства». Но они означали бы также и нечто большее: «Без Убунту Мэри не будет знать, что она красива, умна или остроумна. Мэри видит свою идентичность только в связи с другими людьми» {11} 11 Michael Battle and Desmond Tutu, Ubuntu: I in You and You in Me (New York: Church Publishing, 2009), 3. .