Сергей Чернышев - Россия суверенная. Как заработать вместе со страной

Для нас работа по совместному освоению предпринимательства – это уточнение границ стандарта в ходе освоения чьего-то конкретного проекта или чьего-то жизненного опыта, в данном случае вашего. Вы даете нам возможность прикоснуться к своему опыту, а мы прикладываем к нему набор стандартов, на котором уже осажден и кристаллизован опыт многих и многих людей – и практиков, и методологов, и культурологов. Он уже намагничен очень многими деятельностями, проектами из разных сфер. Нашему проекту больше двадцати лет: в 1983 году был сформулирован тезис об управлении собственностью, а спустя десять лет – сфокусировано внимание на предпринимательском типе управления собственностью.

Отличие предпринимателя от бизнесмена в том, что бизнесмен хочет иметь собственность, а предприниматель хочет ею управлять. Поэтому бизнесмен под собственностью понимает какие-то конкретные вещи – или производственные фонды, или капитал; он кидается в сторону собственности и попадает к ней в невидимые руки. И далее уже не он управляет ею, а она им. А предприниматель начинает разбираться, как устроены различные пласты отношений между собственниками, устанавливаемые этими невидимыми руками. Он ее разбирает, размонтирует, занимается ее реструктуризацией, стремясь устроить так, чтобы место невидимых рук заняла его рука. Ответ на вопрос, как устроена собственность, решающим образом предопределяет ответ, как устроена предпринимательская деятельность.

Приведем аналогию: как с гравитацией обходится, скажем, создатель самолета. Человек, подражая птице, пристегивает себе картонные крылья, залезает на колокольню и прыгает, махая руками и дрыгая ногами. В итоге падает в лужу, где лягушки квакают. Предприниматель строит нормальный планер, а потом и самолет. На него, как и на этого прыгающего, закон тяготения тоже действует, но результат получается разный. Гражданин, который пытается улизнуть из-под действия закона, попросту падает, а человек, который познал этот закон, понимает, что отныне он ему не писан, так как действует на железо, дерево, мясо. Сила тянет нас вниз? Хотите, чтобы она стала ваша? Надо понять, как она действует, и присвоить ее. Сделаем так, что она будет поднимать нас вверх. Или другой пример: скажем, на парусниках давно освоили методы движения против ветра.

Бизнесмены завершают своим появлением историческую череду хозяйствующих субъектов, которые присваивают природные силы и объекты. Они берут банан, палку, камень, превращают их в свои, налаживают натурально-ремесленное воспроизводство. Потом они начинают разбираться с образовавшимся «природным» феноменом специализированного труда, налаживают распределение сил и объектов. Потом им попадается в руки новый социально-природный феномен – прибавочный труд; овладевая им, они строят обменное, рыночное хозяйство.

А теперь предприниматель начинает присваивать силы, которые определяют производственные отношения между бизнесменами, то есть невидимые руки. Они для него образуют новую, так сказать, вторую объективность. Управляя собственностью, он понимает, что та подчиняется невидимым рукам. Каждая из них – это аналог силы тяжести или силы ветра. И надо просто сделать так, чтоб они его тащили не туда, куда им заблагорассудится, а куда он хочет.

До этого момента мы изъяснялись образами. Теперь, чтобы поточнее договориться о совместных практических действиях, придется выбрать язык дальнейшего общения.

Мы в качестве такового будем использовать язык новой институциональной экономики. На сегодняшний день это язык западного мейнстрима.

Откуда берется объективность? Не мы ее придумали. Мы вообще люди ограниченные. Чтобы преодолеть свою ограниченность, надо опираться на культуру. Как известно, для культурного человека есть Писание, и есть предание. В этом смысле опорой нам служит вся доступная совокупность работ – от Платона через великих немцев, через Фихте, который понял, что на собственность надо смотреть как на деятельность, а не как на вещь, через Гегеля, младогегельянцев и Маркса, который общепризнанно является главным в истории институционалистом, через Коммонса, Шумпетера, историческую школу «Анналов» и далее, вплоть до различных направлений в широких рамках новой институциональной экономики. Мы понимаем, что все эти люди работали в русле общего движения мысли и деятельности. Они разбирались с тем, как устроена собственность. Они работали как бы в коллективе. Поэтому, во-первых, мы стремимся опираться на культуру, а не на ту или иную модерновую школу типа реинжиниринга, как бы раскручена она ни была и как бы модно ни называлась, хотя с уважением относимся и к ним.

В этом смысле мы в России формально уже побывали в мейнстриме в качестве «марксистов» и теперь в него возвращаемся. Западная экономическая мысль также ушла от собственности в конце XIX века почти на сто лет. Традиция ее рассмотрения как структурной вещи умерла там с расцветом неоклассической модели, которая постулировала, что в мире есть только спрос, предложение, и больше ничего. Но это отдельная печальная история. А потом, начиная со старых институционалистов, пошло медленное и тяжелое возвращение к понятию и проблеме собственности.

Прежде всего был Джон Коммонс, выдающийся, великий американский мыслитель, который сначала заработал себе на жизнь в конъюнктурной сфере отношений между профсоюзами и нанимателями и лишь потом рискнул заняться институтами, которые управляют трансакциями.

Затем, с перерывом на полвека, наступила пора новых институционалистов. Невидимые руки институтов рынка ныне уличены ими в том, что каждая из них чревата для собственника немалыми издержками. И надо от этих крышующих институтов отбиться с наименьшими потерями. Три базовых института рынка – это право, деньги и капитал. Из этих трех институтов новые институционалисты два уже заметили и разоблачили.Рональд Коуз во второй из своих известных статей взялся за институт права и поставил вопрос: нельзя ли на нем сэкономить? Предпринимателю надоело разоряться на адвокатов, откупаться от прокуроров, таскаться по судебным инстанциям, ковыряться в законодательстве с его вечными пробелами и противоречиями.

Затем отмороженный исландец Трауинн Эггертссон посмел поднять руку на святое и обратил внимание публики на то, что в классических моделях конца XIX века нет никакого объяснения существованию денег. Они не нужны как таковые. Если мы точно договорились о пропорциях обмена, то можем использовать финансовые технологии, основанные на клиринге. А почему я должен брать чью-то бумажку, на которой нарисован сегодня доллар, завтра евро? На деньги влияет инфляция, они обесцениваются, их то не хватает, то украли либо подделали, то обменный курс непредсказуем – в общем, масса проблем. Нельзя ли как-то договориться, чтобы меняться иначе? Другими словами, институт денег, как и институт права, был разоблачен в качестве источника трансакционных издержек.