Александр Аузан - Общественный договор - 2012

Что изменил в этом смысле 2008 год? О, конечно, возникла формула тандема, и Павловский считает это важным дополнением к той системе, которая сформировалась, потому что там же, по его словам, была заложена одновременно мягкая форма преемственности и возможность поддержания системы с ограниченными реформами. Он полагает, что формула тандема, план тандема не были реализованы до конца, координация не удалась, эффективности так и нет, неопределенность усилилась, а не упала. Вопрос о том, есть ли выход из этой системы, для дискуссии оказался очень важным. Рассматривались три варианта выхода. Первый – это революция. О революции писали и Александр Архангельский, который провел прямую аналогию с началом 20-го века, с Российской империей, говоря о том, что когда задачи длинные, горизонты мышления – короткие, а основные силы в стране действуют врозь, то попадание в пропасть происходит с высочайшей вероятностью. Об этом писал и Вадим Волков, замечая, что вообще революции не надо желать, потому что анализ даже свежих арабских революций показывает наличие отрицательных эффектов. Но об этом очень жестко написал Булат Столяров: он просто не видит другого выхода, кроме революции, но при этом полагает, что эта революция даст несомненно отрицательные последствия, и поэтому он заканчивает статью анекдотом привезенным с пермского форума, который, повторю, он организовывал: «Намерены ли вы эмигрировать? – При первой возможности – нет».

Полагаю, что это не близкая перспектива в России. Потому что нынешняя динамика социального капитала, уровня взаимного доверия пока показывает, что мы очень далеки от каких-либо коллективных (в том числе массовых уличных) действий. Хочу заметить, что времена Оранжевой революции как раз показывали высокий социальный капитал, и отличия поведения в Украине от поведения в России существенные, причем не только поведение людей одного взгляда, но и того, как две толпы себя вели: они общались между собой, – это свидетельство высокого уровня социального капитала, которого в России, к счастью и к несчастью, нет.

Другой вариант – развитие общественных движений. Вадим Волков говорит: а зачем революция, давным-давно общественные движения играют такую роль, и мы видим нарастание этих общественных движений в Европе и Америке, и мы видим какие-то первые капли этих движений в России (он говорит о «синих ведерках», например). И между прочим, тут я с Волковым соглашаюсь: вертикальный договор обычно поддерживается не политическими, а символическими методами (желтые штаны – два раза «ку»). Символизм в вертикальном договоре очень важен – он и перезаключается символическим способом – регулярным включением телеприемников на 1, 2 и 4й каналы в России. Общественные движения могут действительно радикально менять ситуацию. Но не в России. И вообще не в наших странах, а там, где хорошо отлажены обратные связи политическими и гражданскими методами. Поэтому я очень внимательно слежу за тем, что сейчас, – и очень быстро! – стало развиваться ситуация в Европе и Америке. Примерно с 2001 года один исторический период закончился; но это не означает, что начался следующий. Бывают такие ситуации, когда один исторический период закончился, а второй еще не думал начинаться, – очень неприятное время. Мне кажется, сейчас появились признаки того, что начинается новый исторический период, потому что он всегда начинается с ценностного сдвига. Оккупация Уолл-Стрита и требования «робингудских законов» в Англии, да плюс движение недовольных в Испании и т.д., – такие сдвиги меняют общественный договор. Их исследовали Бьюкенен и Таллок, создатели теории общественного выбора и новой теории общественного договора. Показали это и в Европе, – но там они работают, используя режим «открытого доступа» и устойчивых форм политической демократии. Для нас это пока внешний фактор. Поэтому я не уверен, что общественные движения могут развиться до такой степени, и главное подействовать до такой степени, что размоется устойчивая структура российского социального контракта.

Третий вариант: губернатор Олег Чиркунов, Евгений Ясин (который был министром не один год) говорят: в России, к сожалению, такое преобразование возможно только сверху. Это во многом зависит от того как выглядит договор 2012, поэтому я перехожу к этой заключительной фазе.

Повторный приход Владимира Путина, при том что он символизировал в тандеме, несомненно, консервативную сторону, сторону удержания системы (и не только в тандеме но и до тандема), свидетельствует о том, что происходит некоторая институционализация застоя. Но при этом большая приватизация объявлена, и она начинается. Поскольку в этой системе экономическое положение и политическое положение не разделены между собой, то это одновременное распределение участия в собственности и во власти. Поэтому модель, вроде бы, прежняя, но она проходит очень серьезную фазу перераспределения, когда появятся новые фигуры, когда сила перераспределится между разными игроками на политических и экономических рынках и, по существу, это неизбежно при объявленной политике приватизации и демонополизации и при сохранении системы ярлыков.

Теперь об отношениях с населением, конвенции с широкими группами. Опять кажется, что возвращение Путина – это подтверждение того, что было. Но в России произошло незамеченное многими изменение. Оно произошло во время кризиса. Было ли оно сознательным или бессознательным, трудно сказать, – но в России внезапно возникло социальное государство. До этого в России социальное государство было прописано седьмой статьей конституции. Коммунисты внесли этот пункт и должны были защищать все девяностые годы, но не очень защищали. Реальным в России было либеральное государство. А в 2008-2009 оно стало социальным, произошло наполнение большими средствами пенсионной системы и, отчасти, зарплат бюджетников. Поэтому теперь это не «лояльность в обмен на стабильность», потому что стабильность в целом не гарантируется, а социальные выплаты в обмен на поддержку. При этом экономика слаба, она не может обеспечить такой уровень социальных выплат, поэтому напряжения возникли уже очень серьезные. И один из конфликтов в тандеме касался ровно этого – увеличения социальных налогов на бизнес в условиях кризиса. Капиталы и так бегут – и тут повышение налогов! Как обеспечивать эту пенсионную подушку – непонятно. И это безотзывное обязательство, нельзя у людей забрать пенсию (можно, конечно, разогнать инфляцию, но тогда капиталы побегут еще быстрее).

Поэтому тут конвенция серьезным образом поменялась. Но для того, чтобы этот договор с населением работал, нужно чтобы был подписан еще один договор, который у Гете хорошо описан. Должен быть договор с врагом рода человеческого про то, что он будет взрывать атомные станция в Японии, устраивать гражданскую войну в нефтеносной африканской стране и делать все для того, чтобы поддерживался выгодный для России конъюнктурный фон в условиях предстоящего плохого экономического десятилетия в развитых странах и в целом мире. Но Мефистофель должен держать не ниже 115 долларов за баррель. Вот если так-то, тогда эта устойчивая конструкция, а иначе я не понимаю, как она простоит 6, а тем более 12 лет. Не простоит.