Диана Джонс - Сын менестреля

— Опять ты замечтался, Морил! — воскликнула Линайна.

— Пора наряжаться, — потрясла брата за плечо Брид. — Мы уже почти в Деренте.

Морил укоризненно вздохнул. Он вовсе не замечтался, мать зря его упрекает. Он просто смотрел на белую дорогу, которая шла на север, и радовался, что уезжает с Юга. Весна только наступила, а тут уже слишком жарко. Но это на Юге еще не самое плохое. По мнению Морила, самым неприятным была необходимость все время держаться настороже. Человек не смел сказать лишнего слова — ни в прямом смысле, ни в переносном, — иначе он оказывался в тюрьме. Все за всеми следили и чуть что бежали с доносом. Даже отец некоторые песни на Юге исполнять не решался, чтобы их не сочли подстрекательством к мятежу. А Морил считал эти песни самыми лучшими. Они родились на Севере, в графстве Ханнарт, как, впрочем, и сам Морил. А его любимый герой, Адон, в давние времена был правителем Ханнарта.

— Опять замечтался! — резко одернула его Линайна.

— А вот и нет, — заявил Морил.

Он слез со своего места позади козел и поспешно перебрался в заднюю, крытую часть повозки. Его мать и сестра уже переодевались в ярмарочные костюмы, отделанные блестками и мишурой. Линайна, белокожая, светловолосая и все еще необычайно красивая, была в серебре и светлом золоте. Брид, более смуглая и темноволосая, нарядилась в платье, переливающееся всеми цветами павлиньих перьев. Линайна развесила костюм Морила на подставке для инструментов, и Морил протиснулся в дальний конец повозки, чтобы переодеться. Двигаться приходилось осторожно, чтобы ненароком не ударить квиддеру и не поцарапать ручной орган. Все инструменты блестели от множества прикосновений рук, но были в отличном состоянии. Каждому было отведено свое место. В повозке для всего были свои места. На этом настаивал Кленнен. Он говорил, что иначе жить в маленькой повозке было бы невозможно.

Переодевшись, Морил слез с повозки и пошел рядом, чтобы размять ноги. Теперь на нем был такой же цветастый наряд, как у Брид. Солнечный зайчик прыгнул Морилу на волосы, и они вспыхнули маленьким костром. Ярко, ослепительно рыжий, Морил унаследовал белую кожу матери, и каждую весну его щеки и нос обсыпало тысячью веселых веснушек.

— Знаешь, мама, — сказала Брид, повторяя то, что говорила перед каждым выступлением с самого Холанда, — по-моему, Морилу этот цвет не идет.

— Зато привлекает к нему внимание, — ответила Линайна и села править, чтобы Кленнен и Дагнер тоже смогли переодеться.

Морил сошел с дороги на влажную молодую траву, которая щекотала и чуть царапала ему ступни; оттуда была хорошо видна повозка, служившая ему домом. Она была раскрашена в несколько броских цветов, главными из которых были розовый и золотой. Золотыми и небесно-голубыми буквами на боках повозки были написаны слова «Кленнен-менестрель». Морил знал, что повозка аляповатая, но все равно ее любил. Она ехала бесшумно, потому что была хорошо подвешена и тщательно смазана. Олоб, ухоженный гнедой конек, тащил ее легко, не напрягаясь. Кленнен часто повторял, что не отдаст Олоба даже за целое графство. Упряжь Олоба (на самом деле его звали Барангаролоб, потому что Кленнену нравились длинные имена) была алой и золотой, с большими медными побрякушками, и выглядела так же великолепно, как и остальное хозяйство. Морил как раз думал о том, что его мать и Брид, сидящие на козлах, похожи на двух королев или на королеву и принцессу, когда Кленнен выглянул из завешенного парусиной задка повозки.

— Любуешься нами, да? жизнерадостно спросил он.

Морил с улыбкой кивнул.

— Это как жизнь, — провозгласил Кленнен. — Ты можешь гадать, что происходит внутри, но важнее всего внешний вид и то, как ты выступаешь. Запомни это.

Его голова снова исчезла.

Морил продолжал улыбаться. Отец постоянно велел ему запоминать всякие странные мысли. Скорее всего, через день-другой он велит Морилу повторить то, что сейчас изрек. Морил подумал об услышанном — смутно-мечтательно, как он обычно все воспринимал, — и не смог понять, почему их повозка похожа на жизнь. Жизнь вовсе не розово-золотая. Наверное, их жизнь отчасти и была такой, но тогда это означало бы, что повозка и есть жизнь...

Он все еще размышлял над этим, когда она въехала под высокие деревья, покрытые бледными бутонами, и верх повозки с шумом опустился, открыв Кленнена и Дагнера, облаченных в алые костюмы и готовых к выступлению. Морил бросился догонять и вскарабкался на повозку. Кленнен жизнерадостно улыбнулся. Дагнер с напряженным осунувшимся лицом — как обычно перед выступлениями — молча сунул Морилу в руки его квиддеру и отпихнул брата на нужное место. Потом он вручил большую квиддеру Кленнену, а Брид — пангорн, и сам взял трубу и длинный узкий барабан. К тому моменту, когда они приготовились, копыта Олоба уже зацокали по булыжнику главной площади Дерента.

— Готовьтесь! — скомандовал Кленнен. — Два, три!

И они заиграли.

Дерент был небольшим городком. Количество людей, вышедших на площадь при звуках их первой песни, было не слишком многообещающим: несколько ребятишек и не больше десяти взрослых. Правда, люди, сидевшие перед таверной, развернули свои стулья так, чтобы лучше видеть музыкантов, но Морилу все равно подумалось, что в Деренте они мечут бисер и понапрасну тратят время. Он так и сказал Брид, пока Линайна тянулась за ручным органом, который ей передавал Дагнер.

Мать рассердилась, услышав его слова.

— Ты что, уже слишком великий музыкант для маленького города? Играй лучше, а где и когда выступать, пусть отец думает. У него это лучше получается.

Не смущаясь малочисленностью зрителей, Кленнен начал обычное вступление.

— Дамы и господа, подходите и слушайте! Я — Кленнен-менестрель, еду из Холанда на Север. Я привез вам вести и впечатления, песни и истории, старое и новое. Подъезжайте, придвигайте стулья, подходите ближе и слушайте!

У Кленнена был великолепный голос, говорил отец ничуть не менее звучно, чем пел. Голос разнесся по площади. Все взгляды устремились на Кленнена, потому что его внешность соответствовала голосу. Он был высоким, рыжая борода лежала крутыми завитками, словно в качестве возмещения за лысинку на макушке, которая сейчас скрывалась под алой шляпой. Но главное, что притягивало к нему людей, — его небывалая, заразительная, всеохватывающая жизнерадостность. Это из-за нее слушатели будто по волшебству появлялись на пустом месте, а те, кто уже пришел, — множились. Не успел Кленнен закончить свою речь, как вокруг собралось уже сорок или пятьдесят человек.

— Вот видишь! — сказала Морилу Брид.

Однако прежде чем они успели начать представление, кто-то протиснулся к повозке и крикнул: