Эрнест Сетон-Томпсон - Маленькие дикари

— Отдай нам ее шкуру, если тебе не нужно.

— Да хоть всю бери.

— Ты только перетащи ее через межу, а мы остатки зароем.

— Хорошо. Вы не встречали моего шалопая?

— Да, видели, — отозвался Сэм. — Совсем недавно, и он как раз шел к дому.

— Ух, если я его не найду там! — свирепо сказал Бернс.

— Только вряд ли найдете, — буркнул себе под нос Сэм.

Бернс ушел, а через несколько минут из кустов выскочил Гай и присоединился к своим товарищам.

Калеб делал основную работу. Сэм и Ян помогали ему, а Гай занимался тем, что вспоминал, как снимал шкуру с теленка, и давал советы, черпая их из своего богатого опыта.

Когда сняли шкуру, Калеб топором вырубил печень и мозги.

— Это нужно для дубления кожи, — сказал он. — Смотрите, вот отсюда индианки берут жилы для шитья.

Калеб сделал глубокий надрез вдоль позвоночника от середины спины до крупа и, засунув руку, вытащил оттуда большой жгут беловатых волокон.

— Вот вам целый клубок ниток, — сказал Калеб. — Возьмите и высушите их сперва. А чтобы они не ломались, окуните в теплую воду минут на двадцать. Нитки отмякнут и будут вполне пригодны для шитья. Теперь у нас есть шкуры лошади и теленка. Надо их получше использовать.

— А как дубят шкуры?

— Разными способами. Иногда я хорошенько чищу их, пока не соскребу весь жир и мясо. Потом покрываю всю шкуру квасцами и солью и оставляю завернутой на несколько дней, а когда квасцы пропитают ее как следует, разминаю. Но у индейцев нет квасцов и соли, они смазывают шкуры смесью из печени и мозгов. Сейчас все покажу.

— Давайте сделаем, как настоящие индейцы, — сказал Ян.

— Ладно. Тогда достаньте печень и мозги теленка.

— А почему не от лошади?

— Сам не знаю. Я никогда не видел, чтобы они смазывали телячью шкуру лошадиной смесью. Наверное, так лучше.

Сэм отправился домой раздобывать телячьи мозги и печень, а вернувшись, стал вместе с Яном очищать шкуру от мяса и жира, пока она не сделалась голубовато-белой и не сальной на ощупь. Телячью печень варили целый час, потом растерли с сырыми мозгами и, смазав смесью внутреннюю сторону шкуры, сложили ее вдвое, закатали и отнесли в прохладное место. Спустя два дня шкуру чисто отмыли в ручье и повесили сушить. Когда она хорошенько просохла, Калеб вырезал из крепкого дерева кол и показал Яну, как растянутую кожу разминать острием кола, пока она не станет совсем мягкой.

С лошадиной шкурой поступили так же, только ее вымачивали дольше. Через несколько дней Калеб выскоблил ее и обработал.

— Вот так индейцы выделывают кожу, — сказал Калеб. — Я видел, что шкуры вымачивали в настое пихтовой коры и тсуги. Но получается не лучше, чем у нас. Осталось прокоптить ее, чтобы она не затвердела.

Калеб развел огонь, набросал туда гнилушек и оставил шкуру висеть над густым дымом. Через несколько часов она потемнела и стала издавать особый запах, который знаком всем, кто брал когда-нибудь в руки индейские изделия из кожи.

— Мистер Кларк, покажите нам, как индейцы шьют мокасины и военные куртки, — снова попросил Ян.

— Мокасины сделать просто, а вот военные куртки — не обещаю. Каждое племя шьет мокасины по-своему, и стоит индейцу взглянуть на обувь, он сразу определит, из какого племени незнакомец. Чаще всего делают мокасины типа «оджибва», что значит «сборчатые». Они выкраиваются из одного куска кожи, в подъеме делаются сборки, и подошва у них мягкая. Другой вид мокасин распространен среди индейцев, живущих на равнине. Они делаются с твердыми подошвами, чтобы колючки кактусов, шипы и камни не кололи ногу.

— Я хочу твердые подошвы! — сказал Ян.

— Сейчас попробуем, — сказал Калеб.

— И мне тоже! — крикнул Гай. — Это ведь моя лошадь.

— Нет, неправда, — спокойно сказал Калеб, — эту шкуру твой отец отдал мне.

Спорить было нечего, поэтому Гай отошел в сторону, а Калеб стал обмерять ногу Яна.

Старик взял кусок недубленой кожи, размягчил ее в воде и обрисовал на ней босую ступню Яна. Вырезав по этой линии подошву для одного мокасина, Калеб вторую подошву выкроил по первой. Потом он смерил длину ноги и ширину ее в подъеме, прибавил по дюйму на шов и выкроил два передка из мягкой кожи. Из другого куска он вырезал язычки мокасин и пришил их к передкам.

— Вот и готовы передки, — сказал Калеб. — Теперь, если хочешь, расшей их бусинками.

— А как?

— Этому я тебя не смогу выучить. Вот как раскрасить мокасины, расскажу. Тут по краю должны быть красные и белые треугольники — они означают холмы, по которым охотник спокойно прошел путь. Маленькая синяя дорожка на пятке — это прошлое. На подъеме три дорожки: красная, белая и голубая. Они направлены вперед — значит, это будущее. Все три дорожки кончаются орлиным перышком. Когда сошьешь мокасины, разрисуй их. Теперь толстой, крепкой жилой пришьешь подошвы к верхам. Если у тебя есть шило, обойдемся и без иглы. Только смотри шей через край, а не насквозь — так жилы не будут стираться при ходьбе. Вот смотри.

Подошвы были мягкие, и мокасины можно было выворачивать на любую сторону. Наконец подошву прикрепили и, проколов четыре отверстия, пропустили в них мягкий кожаный шнурок.

После этого Ян разрисовал мокасины по индейскому обычаю, как ему показал Калеб.

За это время, пока Калеб и Ян трудились над одной парой мокасин, индианка наверняка бы сшила добрых полдюжины, но едва ли она испытала бы такую радость, как они.

Время от времени в «книге посетителей» у реки Ян находил следы норки.

Судя по следам, туда повадилась крупная норка, и ребята попросили Калеба помочь ее поймать.

— В это время их еще не ловят. Ждут до октября, — ответил старик.

— А как вы их ловите, когда приходит пора?

— По-разному.

Нелегко было разговорить старика, но мало-помалу Ян сумел это сделать.

— Прежде мы ставили на норку капканы с маленькой птичкой или головой куропатки для приманки. Западня убивает сразу и наверняка. В холодную погоду тушка замерзает и сохраняется. Но в теплое время многие шкурки гибнут, если их не сразу вынуть; приходится часто проверять западни. Потом кто-то придумал стальные капканы, которые ловят норку за ногу и держат день за днем, пока она не умрет с голоду или, чтобы спастись, не отгрызет себе захваченную лапу. Я поймал как-то норку, у которой осталось всего две ноги. Капканы можно проверять реже, но, по-моему, надо вместо сердца иметь камень, чтобы расставлять их. Когда я подумал, сколько пришлось вынести этой норке с двумя ногами, я отказался от капканов. «Хочешь ловить зверя, — сказал я себе, — ставь западню или лови живьем, но не калечь и не терзай его». Капканы со стальными когтями следует запретить законом. Это жестоко. А вот, насчет охоты я вам скажу — это хорошее занятие, и за всю свою жизнь я не видел, чтобы охота испортила человека. Мне кажется, охотник добрее других. Ну, а то, что им приходится убивать, так ведь дикие звери не гибнут сами по себе: все они рано или поздно попадают в зубы к другим зверям. Уж лучше погибнуть от пули, чем от когтей волка или рыси. Только не будьте жадны — никогда не истребляйте весь род. Если охотиться с головой, будет много о чем вспомнить потом. И зла никому не причиняйте. Помню, как-то сопровождал я на охоте одного европейца. Он искалечил оленя так, что тот и шелохнуться не мог. Уселся этот горе-охотник около оленя завтракать и время от времени стрелял в зверя просто так, а ведь зверь-то все еще живой был. Когда я увидел, чем он занимается, у меня прямо кровь закипела от гнева. Отругал его последними словами и скорее прикончил оленя. После этого я смотреть не мог на того человека. Если бы пристрелили оленя на бегу, тот бы не мучился. Ведь рана от верной пули немеет. Многие многоствольные ружья — тоже варварское изобретение. Охотник знает, что у него в запасе много выстрелов, вот и палит по всему стаду. Олени уходят раненые и гибнут в муках. А если у охотника один заряд, то он метит очень осторожно. Для охоты надо брать одностволку. Охота — занятие хорошее, только я против повальных убийств и жестокостей. Стальные капканы, легкие пули, которые ранят, а не убивают, многоствольные ружья — все это жестоко.