Мэтт Хейг - Быть котом

Она вздохнула.

— Все эти штуки с кошками, и то, как Барни сегодня убежал… Безумный день!

— Я не убегал. Это был не я.

Барни видел, что Рисса грустит, и подсунул голову ей под ладонь, чтобы хоть немного ее развеселить.

— Тебе нравится Барни, да? — спросила мама, лукаво блестя глазами.

— Ну да, кажется, нравится. — От этих слов Барни снова смутился и с благодарностью подумал про свой мех, под которым не видно было, как вспыхнули его щеки.

Голос Риссы изменился.

— Но Барни… он иногда бывает просто невыносимым. Вот сегодня, например! Утром он был сам на себя не похож, убежал куда-то… Я думала, он никогда не вернется! А в конце уроков он как ни в чем не бывало явился в школу. И не потрудился мне позвонить, хотя меня не было полдня. Мне даже пришлось звонить его маме! Что это все значит?

— Не знаю, солнышко, — сказала мама под бормотание воды, плещущейся о край баржи. — Но я уверена, что всему этому есть какое-то объяснение. Он хороший мальчик, это видно.

Барни видел, как все эти разрозненные факты копятся в голове у Риссы, словно детали конструктора Лего. Если бы только она могла собрать их и увидеть правду!

После сыра Фейриветеры поставили перед Барни миску с домашним морковным пирогом, нарезанным на мелкие кусочки.

Потом его уложили на теплый плед.

— Ой, смотрите, — встревоженно сказала мама Риссы. — Он весь в царапинах.

— Мам, — спросила Рисса. — Можно он останется у нас?

— Конечно, можно. Если он сам захочет. Ведь можно, Роберт?

Роберт покосился на Барни со старого деревянного кресла, где сидел, наигрывая тихую мелодию на гитаре.

— Конечно, оставайся, малыш. Главное, запомни, что там, снаружи, не бассейн для плавания!

Сара налила в блюдечко молока, и Барни проглотил его в мгновение ока. Оно было божественно вкусным, полным тысячи разнообразных вкусов и ароматов, о которых он раньше и не подозревал.

Рисса уселась на плед рядом с ним и погладила его по спинке.

— Как тебе повезло, что ты кот, — сказала она. — Тебе не приходится общаться с людьми.

— Что это за мрачные мысли, Рисса? — сказал папа.

— Знаю, знаю… — Она вздохнула, запустив пальцы в шерстку Барни. — Это все Барни.

Сара взяла альбом и начала кусочком угля набрасывать портрет Риссы с котом.

— Я уверена, что всему этому есть объяснение, — повторила она.

— Ох, хоть бы завтра Барни снова стал таким, как раньше! Снова моим другом…

— А я думала, ты хочешь, чтобы он был тебе больше, чем просто другом.

На этот раз вспыхнул не только Барни, но и Рисса.

— А я передумала! Никаких мальчиков, пока мне не исполнится восемнадцать. И, в любом случае, это не будет Барни Ив! Друзья важнее, чем мальчики.

— Когда-нибудь ты поймешь, что это можно совместить.

Барни посмотрел на лицо Риссы. Оно казалось несчастным. И ему было больно осознавать, что причина этому — он.

— Я здесь, я никуда не делся.

Она почесала его под подбородком.

— Бедный котик. Но не бойся, здесь тебя никто не обидит!

Роберт запел. Эту песню он сочинил только что и назвал ее «Песня для кошачьего хора».

Как соблазнительно! Остаться здесь, в тепле, жить вместе с лучшей подругой и ее замечательными родителями, есть сыр и морковный пирог…

Барни клонило в сон.

Просто неодолимо клонило в сон.

А почему бы и нет? Почему бы не остаться здесь?

И глядя на добрые улыбающиеся лица Риссы и родителей, он падал в глубокую, глубокую тьму, где не было ничего, кроме блестящего зеленого глаза, в котором мерцали ответы на все его вопросы.

Барни проснулся.

За окном все еще была ночь, на небе виднелись звезды. Он лежал один на пледе, ровно там, где его оставили.

Под баржей хлюпала вода. Он осмотрел обшитые деревянными панелями стены и картины на них. На одной был кактус в пустыне с длинной тенью, протянувшейся по песку. Барни в жизни не видел ничего красивее этой картины.

В углу, у входа на кухню, стояла гитара Роберта, а в миске перед ним лежали остатки морковного пирога.

«Не так уж это и плохо, — подумал он, — быть котом и жить на барже. Здесь тепло, плед такой мягкий…»

Он мог остаться здесь.

В покое.

Навсегда.

Но нет. Ведь папа жив! А с его мамой живет кот в человеческом теле. А что, если этот кот такой же убийца, как и его мамаша? Тогда и маме, и Риссе грозит опасность. Нет. Надо придумать выход. Во что бы то ни стало снова стать человеком. Осталось только понять как. Ему казалось, что он знает, кто может ему помочь. Почему-то он никак не мог забыть Наводящего Ужас, его странный печальный зеленый глаз и ту теплоту, которая тогда разлилась у него внутри…. Как будто тот кот хотел ему что-то сказать, но не смог.

Барни взглянул на старые деревянные часы на стене.

Полшестого утра.

Перед тем как уйти, он допил молоко, заботливо оставленное для него в блюдечке, и дожевал пирог, потому что знал, что ему понадобятся все его силы.

И тут его осенило.

Медленно, неловко он собрал в кучку крошки от пирога. Затем осторожно распределил их по светлым доскам пола и придал им форму букв:

Я — Барни.

Это оказалось не так просто. Покончив с этим, он ушел: выпрыгнул в крошечное оконце в ванной и мягко приземлился на траву.

Он поспешил к городу, думая о сверкающем глазе Наводящего Ужас, который явился ему во сне.

Рисса проснулась раньше всех. Протирая глаза, она выползла из комнаты и осмотрелась в поисках кота.

— Кис-кис! Ты где?

Тут она увидела крошки на полу. Сначала ей показалось, что это просто крошки. Но потом она заметила, что крошки выложены в форме букв, и, прочитав их, она задохнулась. В голове у нее мелькнули слова, которые владелец приюта — или кем там он был — сказал ей вчера.

«Может быть, ты с ним встречалась, но не узнала его. Просто постарайся поверить в невозможное и тогда узнаешь правду».

Сердце Риссы заколотилось. Она впопыхах собралась и, натянув пальто, выбежала на улицу искать своего лучшего друга.

Барни прошел через парк и добрался до нужного дома. Никаких признаков одноглазого кота — а ведь раньше он сидел тут каждое утро! Окна были пустыми, и только в одном виднелась ваза. Барни присел на тротуар, чувствуя себя очень уязвимым.