Анатолий Рыбаков - Приключения Кроша. Каникулы Кроша. Неизвестный солдат

Мы чуть не поссорились со Шмаковым навсегда. Я никак не мог ему втолковать, что никакого злого умысла не было ни с моей стороны, ни с маминой. Он не желал слышать никаких объяснений и сказал, что если это повторится, то я могу здорово схлопотать. Мне пришлось признать, что я звонарь и что у меня чересчур длинный язык. Только после этого мы со Шмаковым помирились.

А все мамина непосредственность. Она не сплетница. Просто у нее искренняя, правдивая натура. Она не понимает, что разные люди воспринимают все по-разному. Что для одного пустяк, для другого черт знает что.

Я ценю в маме ее искренний, непосредственный характер. Но не желаю попадать из-за него впросак. Я перестал рассказывать ей про школьные дела. Сказал только, что буду зарабатывать в день рубль тридцать.

– Сколько это будет в месяц? – спросила мама и стала считать в уме.

Я подсчитал это уже на собрании.

– В июне тридцать дней. Значит, тридцать девять рублей, почти сорок.

Но отец сказал, что я получу только за рабочие дни, то есть без воскресений. Это составит тридцать два рубля пятьдесят копеек. Почти тридцать, а не почти сорок.

– Как ты собираешься их тратить? – спросил отец.

– Куплю моторчик к велосипеду.

– Ни за что! – заявила мама. – Я и так волнуюсь, когда ты ездишь на велосипеде. А с моторчиком… ни за что!

Я ей спокойно объяснил, что случиться происшествие может только с растяпой. Многие наши ребята имеют велосипеды с моторчиками, и ни с кем пока ничего не случилось.

На это последовал обычный ответ:

– Не забывай, что ты самый младший.

Я действительно самый младший в классе. Меня отдали в школу, когда мне не хватало трех месяцев до семи лет. Другим ребятам было полных семь, а некоторым и восемь. Игорю даже почти девять. Я оказался самым младшим и стоял на левом фланге.

Постепенно я вырос, и меня в классе перестали считать самым младшим. Только мама продолжала так считать. И чуть что, говорила: «Не забывай, что ты самый младший».

Так она сказала и сейчас. И добавила:

– Когда тебе исполнится восемнадцать лет, будешь ездить на чем хочешь.

Раньше мама говорила «шестнадцать лет»… «Исполнится шестнадцать лет – делай что хочешь».

Но теперь, когда до шестнадцати лет оставалось всего семь месяцев, появилась новая цифра – восемнадцать… «Вот когда тебе будет восемнадцать лет и ты станешь студентом, вот тогда…» и так далее.

Сейчас она опять прибегла к этим аргументам. Чтобы я не покупал моторчика к велосипеду.

Мне не хотелось вести этот отвлеченный спор. Если я решу купить моторчик, то настою на этом тогда, когда придет время покупать. Зачем мне настаивать на этом два раза: сейчас и потом?

– Ничего еще не решено, – сказал я. – Может быть, куплю моторчик, может быть, подпишусь на Чехова и Бальзака.

Я лег в постель, завел будильник и поставил его рядом с кроватью, чтобы не проспать. Я долго не мог заснуть, думал о сегодняшних происшествиях на автобазе. Игорь плохой товарищ. Чем больше приглядываюсь к нему, тем больше в этом убеждаюсь. Валить на товарища собственную вину – подлость в кубе.

Так что в истории с Вадимом я держался правильно: осадил Игоря.

Вот в истории с амортизаторами что-то в моем поведении было неправильно. Что именно, никак не могу решить.

Я не могу доказать, что Лагутин подменил амортизаторы. Но я это твердо знаю. И, зная это, я молчу и, значит, покрываю Лагутина. Не только покрываю, но и разговариваю с ним, работаю рядом, общаюсь, как с любым другим, то есть веду себя с ним, как с честным человеком. Значит, я иду на сделку с собственной совестью.

Что же делать? Открыто сказать про Лагутина?… Сказать про человека, что он вор, это ужасно… И у меня спросят: «Где доказательства?» А доказательств у меня нет.

Но если бы я тогда не смолчал с подшипниками, открыто сказал бы про них, то теперь Лагутин не посмел бы подменить амортизаторы. Даже если бы мне тогда не поверили, Лагутин все равно не подменил бы амортизаторов: побоялся. Значит, сказав про подшипники, я бы все это предотвратил. А вдруг бы мне не поверили? Сочли бы болтуном, а то и клеветником… Встает вопрос: что дороже – амортизаторы или репутация?

Но это уже философия. А я не люблю философии.

И, чтобы скорее заснуть, я решил думать не о Лагутине, а о чем-нибудь приятном. Например, о том, как я истрачу свои тридцать два рубля пятьдесят копеек.

Прежде всего надо сделать подарок отцу и матери.

Моторчик покупать не буду. Человеку, имеющему водительские права, глупо ездить на велосипеде. На Бальзака и Чехова не подпишусь, успею.

Поеду в туристскую поездку, вот что! Куда-нибудь в Крым или на Кавказ. Может быть, и Майка поедет. Когда мы будем взбираться на скалы, я буду ей подавать руку.

Вместе мы будем купаться в Черном море. Майка начнет тонуть. Я брошусь в воду и спасу ее. Как все утопающие, она будет сопротивляться. Мне придется даже стукнуть ее кулаком по голове. Но это для ее же пользы.

На берегу Майке сделают искусственное дыхание. Она очнется и откроет глаза. Увидит тех, кто делал ей искусственное дыхание. Но меня среди них не будет. Я буду сидеть в стороне. И она не догадается, что спас ее я. Слабым голосом она спросит: «Кто меня спас?»

Я загадочно отвечу: «Тут, один…»

И вот мы с Майкой путешествуем дальше. Опять взбираемся на скалы, я подаю Майке руку, по-прежнему оберегаю ее. Но Майке все это кажется незначительным и мелким по сравнению с геройским поступком таинственного незнакомца. С грустью думает она о нем. Сравнивает его со мной. Сравнивает не в мою пользу: ведь не я, а он спас ее. И в душе Майка презирает меня за это.

Но я молчу. По-прежнему, хотя и печально, подаю Майке руку, когда мы взбираемся на скалы. Мне горько, что мой самоотверженный поступок она приписывает другому.

Грустные, мы заканчиваем туристскую поездку. Майка грустит при мысле о спасшем ее незнакомце, я грущу при мысли, что Майка думает о нем.

Мы возвращаемся в Москву. Майка рассказывает девчонкам, как она тонула и как неизвестный юноша спас ее. Спас и ушел. Ушел потому, что скромен, благороден и пожелал остаться неизвестным. Девчонки переживают, восхищаются, охают и ахают, завидуют Майке. Надя Флерова мучается при мысли, что такое романтическое приключение произошло с Майкой, а не с ней. Все уверяют Майку, что прекрасный юноша еще непременно объявится. С пляжа он ушел. Но он не выпустил Майку из виду, узнал, кто она, и появится при самых неожиданных обстоятельствах. Может быть, даже выжидает случая, чтобы снова спасти ее.

Так мы учимся последний год. Майка думает о своем спасителе. Наши отношения с ней уже не такие дружеские. Она по-прежнему называет меня Сережей, а не Крошем, по-прежнему улыбается, но уже с оттенком грусти: я напоминаю ей о юноше, которого она любит и будет любить всегда…