Эдит Патту - Восток

В один из вечеров, закончив рубашку, я аккуратно разложила ее на дальней части кровати вместе с брошкой.

Мне было очень интересно, что мой гость сделает. Изменится ли что-нибудь в его поведении? Наденет ли он рубашку? Может, наконец он заговорит со мной? Или даже не заметит белую ткань в абсолютной темноте?

Я лежала и с нетерпением ждала. Вот едва слышно скрипнула дверь. Свет не просочился в комнату, потому что в это время в коридорах было темно. Как обычно, в полной тишине гость подошел к кровати. Теперь я должна была почувствовать, как прогибается матрас и натягивается одеяло, но этого не произошло. Я прислушалась. Что он делает?.. Да, кажется, рубашку взяли в руки. Раздалось шуршание, как будто ее натягивали на тело, руки – в рукава, голову – в ворот, а потом тихонько звякнуло что-то металлическое – видимо, пристегивали брошь.

Далее матрас прогнулся, как всегда, одеяло натянулось, и все. Я не ждала слов, например подходящей по случаю благодарности, поэтому тишина не огорчила меня.

Утром рубашка оказалась аккуратно сложенной в ногах кровати с дальней стороны, брошь была приколота к вороту. Это меня очень порадовало. Значит, рубашкой попользовались и оценили ее. Да и прошлой ночью я не заметила, чтобы гость дрожал.

Пока я одевалась, я все смотрела на сложенную рубашку. Потом не сдержалась, подошла к ней, развернула, прижала к лицу и вдохнула запах.

Она пахла белым медведем. Такой запах был, видимо, из-за того, что я смастерила рубашку из его шерсти. Кроме того, я почувствовала еще один очень слабый запах непонятного происхождения – приятный запах.

Я снова сложила рубашку и положила ее на место.

Каждую ночь я клала рубашку на кровать и каждое утро находила ее, сложенную, в ногах кровати. Теперь мой гость больше не дрожал.

Я стирала рубашку каждую неделю вместе со своей одеждой. Эту работу я с самого начала делала сама, устроив специальную комнату для стирки. В ней был огромный камин для подогрева воды и камни, которыми я наловчилась гладить. Белокожая женщина и карлик помогали мне и всегда разводили огонь в камине, когда у меня была стирка. Ночная рубашка никогда не бывала грязной и все время пахла так, как в первый раз, когда я понюхала ее. Но мне хотелось, чтобы она была свежей.

Как-то раз я стирала рубашку и уже последний раз прополоскала ее и расправила, чтобы вода стекала с ткани. И вдруг услышала звук. Опять тот самый вздох… В дверях стоял медведь и смотрел на меня алчным, почти голодным взором. Я испугалась, уронила рубашку обратно в чан, обрызгалась горячей водой и вскрикнула. Медведь сделал несколько шагов ко мне. Он посмотрел мне прямо в глаза, завыл, как будто от боли, мотнул головой и быстро пошел прочь.

Тоска по дому становилась все невыносимее. Думаю, из-за того, что мне больше нечего было делать на станке. А может, наоборот, из-за этой тоски мне не хотелось работать, шить, прясть. Сидение за станком вдруг стало для меня скучным и утомительным занятием.

Я постоянно думала о семье, пыталась представить их всех весной на ферме. Точно я не знала, там ли они сейчас. Возможно, уже и нет – ведь они собирались уезжать. Но я все равно представляла родных дома, в знакомых местах.

Я вспоминала лес вокруг фермы, подснежники, которые должны появиться у ручья, ковер из вереска, застилающий западные холмы. Я часами сидела на красном диванчике, рассеянно глядя на огонь в камине, и вспоминала, как ветер гладил мою кожу, а солнце припекало голову.

Если я не сидела в своей комнате, то стояла у окошка наверху. Я ясно различала на одинокой ветке почки, которые начинали раскрываться. Тщетно пыталась просунуть руку в окошко и дотянуться до листочков – ветка была слишком далеко. Иногда становилось больно смотреть на синее небо и свежие зеленые листья, и тогда я возвращалась в свою комнату.

Белый медведь приходил ко мне. Я знала, что ему тоже тяжело. Черные глаза печально смотрели на меня, как будто он вместе со мной тосковал и не находил себе места.

Я больше не разговаривала с ним и не рассказывала ему историй. Я злилась. В конце концов, именно из-за него я выпала из привычной жизни. Когда мысли об этом переполняли меня, я вставала и уходила из комнаты. Бродила бесцельно по коридорам и комнатам замка. Медведь не ходил за мной.

У меня началась бессонница. Я ворочалась, металась во сне. Мне стало безразлично, не беспокою ли я невидимого соседа. Хотя, несмотря на свое состояние, я не нарушала негласных правил и не разговаривала с гостем. Что-то удерживало меня. И я так же раскладывала рубашку на ночь, но теперь уже по привычке.

Я мало ела и похудела, но мне было все равно. Ничего не хотелось, разве что сидеть и смотреть на огонь или бродить по замку. Я потеряла интерес к календарю и не знала, какой теперь день и месяц. В конце концов из всех чувств у меня осталась только досада на медведя, но и она со временем притупилась.

Однажды я сидела на диване и смотрела в никуда. В комнату вошел медведь. Он не лег, как обычно, а встал напротив меня и заговорил. Я давно не слышала его голос.

– Ты… больна?

– Нет, – вяло ответила я.

– Не ешь… бледная.

– Не хочу есть.

– Несчастная… – начал он угрюмо. – Одиноко?

Я взглянула на него:

– Мне нужно домой. Или я умру.

Из глубины его груди вырвался стон.

Я почувствовала, как во мне просыпается что-то прежнее.

– Ты должен отпустить меня. Я вернусь. Пожалуйста.

Он опустил голову и так знакомо кивнул головой. У меня забилось сердце. Домой. Свежий воздух. Ветер. Я чуть в обморок не упала.

– Когда? – Я с трудом сдерживала волнение.

– Завтра.

Стояла замечательная весна. Дни были ясные, голубое небо сияло. Но красота этих дней еще сильнее заострила тоску по Роуз.

Только овцы начали ягниться, как я заметил, что мама и вдова опять что-то задумали. Они все шептались и часами пропадали в лесу. Думаю, они готовили что-то вроде амулета – либо для того, чтобы вернуть Роуз, либо для того, чтобы примирить маму с отцом. Если бы папа был дома, я бы поговорил с ним, но он опять уехал.

Сорен рассказал мне, что в Тронхейме живет один ученый, которому нужен ученик. Услышав обо мне, он захотел со мной встретиться. Я знал, что Сорен мечтает перевезти мастерскую в Тронхейм, потому что он подбивал меня помочь ему. Мне очень хотелось встретиться с ученым, но я чувствовал то же, что и отец. Мы не могли уехать с фермы из-за Роуз. Поэтому я сказал Сорену, что еще не готов, и поблагодарил за столь великодушное ко мне отношение.

Как-то я возвращался из мастерской домой на обед. Мы с Виллемом и Зордой завершили один из последних заказов Сорена, и я собирался посидеть вечер над книжками, которые тот прислал. И тут увидел, что кто-то в сером стоит па крыльце. Она смотрела в другую сторону, но я сразу ее узнал.