Эдит Патту - Восток

Но пути туда не было.

Те первые дни были самыми мрачными в моей жизни. Я не понимала, где я, не переставая думала о каплях воска на его коже, крике отчаяния и санях, исчезающих из виду. Я прокручивала эту картинку в голове до тех пор, пока чуть не сошла с ума.

Я простудилась после того, как полежала в снегу. Меня мучили жуткий кашель и насморк.

Я шла целых три дня и не встретила ни одной деревни или фермы. Шла наугад, представляя, что двигаюсь в направлении, куда укатили сани, – на север. Я все еще была в ночной рубашке, теплой рубахе, свитере и плаще. Но стало заметно теплее, большая часть снега растаяла.

На четвертый день я увидела большую ферму. Во мне затеплилась надежда: может, я получу хоть какую-нибудь помощь – еду или что-нибудь еще. В дороге я питалась только остатками меда, который подарил Торск, и конфетами, которые мне дала мама много месяцев назад. Но чем ближе я подходила к строению – большому голубому амбару, – тем яснее становилось, что ферма заброшена. Никаких признаков жизни. Хотя видно было, что ее оставили совсем недавно: дом был в хорошем состоянии, а на земле я заметила корыта с зерном и свежие кучи навоза. Внезапно мне пришла в голову мысль, что эта ферма и была источником продуктов, из которых готовили еду в замке. Мне стало интересно: неужели те, кто жил и работал на ферме, включая скот, тоже исчезли вместе с белым медведем?

Из еды я нашла только пару засохших морковин и горох на дне кадки в одном из сараев. Я сложила все в сумку и отправилась дальше.

Вокруг фермы рос дремучий лес, идти было трудно. Я пробиралась через этот лес почти два дня.

Наконец я оказалась в поле. Я очень ослабла, желудок изнывал от голода, кашель усилился. Но страшнее кашля и голода было то, что крик отчаяния человека, который был медведем, звучал внутри, отказываясь покидать меня. Я слышала его постоянно. Когда шла днем по зеленой траве, когда дремала ночью. Когда просыпалась на рассвете и смотрела на бледное зимнее солнце. Но я продолжала борьбу, говоря себе, что должна все исправить.

На седьмой день пошел дождь. Ночью я устроила себе лежанку из листьев в низком дупле дерева с широкими листьями. Я съела последнюю морковину, заснула и проснулась оттого, что меня лихорадило. Когда я поднялась на ноги, у меня начался приступ кашля, от которого я согнулась пополам. Я упала на колени, голова закружилась, перед глазами все поплыло. Тут мне вспомнился последний ужин в замке. Хрустящий свежий хлеб и сливочное масло, мясо с приправами и овощами…

Я застонала.

В тот день я прошла совсем немного. Слабость не давала мне долго идти. Вечером я свалилась под какой-то куст, чувствуя себя очень скверно, а когда очнулась, не смогла пошевелиться. Только я пыталась поднять голову, как мир вокруг начинал бешено кружиться, а нутро разрывалось от сухого кашля. Я заставила себя подняться на колени и поползла вперед, но приступ кашля свалил меня.

Я подняла пылающее лицо к небу и подумала: я не могу, но должна. И вдруг увидела тоненькую струйку дыма в сером небе.

Я с трудом поднялась на ноги и сделала несколько шагов. Споткнулась о куст и упала на землю. Кашель душил меня. Когда он наконец утих, я не смогла встать и закрыла глаза.

Я решила, что просто немного посплю, но вдруг крик человека, который был медведем, вновь прозвучал у меня в ушах. «Нужно подняться», – подумала я. Попыталась встать, но в глазах потемнело, и я прекратила попытки. Силы оставили меня. Я услышала шаги по траве, но мне было уже все равно.

– Простите, – пробормотала я и потеряла сознание.

Я плохо соображаю. Я снова человек, но совершенно обессиленный. Они подмешали мне что-то в питье. Я не хочу это пить, но мне холодно, меня знобит, а напиток согревает. Я не могу вспомнить. Помню только… ее. Ее лицо – белое от отчаяния и вины. Ее имя…

Роуз.

Должен помнить.

Красивая бледная королева управляет санями. Часто посматривает на меня. Мы высоко поднялись и быстро несемся по небу. Я вижу те места, где я бродил, когда был медведем. Покатые белые холмы. Бескрайнее серое море. Острозубые вершины под сияющим льдом.

Я завернут в шкуру. По это не моя шкура. Руки и ноги очень странные – тонкие, слабые и дрожащие. Лицо голое – я к такому не привык. Резкий ветер бьет по голой коже. Я забираюсь поглубже в шкуры, и тепло усыпляет меня. Я снова высовываю голову и пытаюсь вспомнить. Я хочу помнить.

Роуз.

Слезы текут и замерзают прямо на лице.

Надо мной склонилось лицо девочки с темными волосами.

– Maman, maman! [20]– закричала она.

Я почувствовала запах еды. Я была в каком-то доме.

Девочке ответил женский голос, но я не поняла ни слова. Появилось еще одно лицо. Это была приятная женщина с золотисто-каштановыми волосами и широкой, дружелюбной улыбкой.

– Comment allez-vous? [21]– спросила она.

Она говорила по-французски, я сразу поняла. Давным-давно я слышала, как на нем говорят. Когда я читала медведю в замке французские книги, я всегда переводила на норвежский. Воспоминания нахлынули, и я закрыла глаза, но тут начался приступ кашля, и я снова их открыла.

– Эстель! – Я услышана, как женщина сказала несколько слов, и темноволосая девочка ушла.

Грудь болела, я не могла перестать кашлять. Женщина положила мне на лоб холодную тряпицу, потом пришла девочка с чашкой, и женщина стала меня поить. Я выпила что-то очень теплое и вкусное. Похоже на чай с медом. Кашель утих, и я уснула.

Когда я снова проснулась, в комнате горел тусклый свет. Слышно было, как женщина тихонько напевает. Я повернулась и увидела, что она сидит у очага и шьет. Я лежала на соломенном тюфяке, накрытая теплым шерстяным одеялом.

Женщина заметила, что я проснулась, и, отложив шитье, подошла ко мне.

– Comment allez-vous? – спросила она снова.

Я поняла, что она спрашивает о моем самочувствии.

– Сожалею… – сказала я, – но я не говорю по-французски. – Мой акцент, наверное, был ужасен, она удивленно смотрела на меня некоторое время, но потом, видимо, поняла.

– Норвежский, – сказала я.

Она кивнула:

– Oui, Njord. [22]

Тут появилась темноволосая девочка.

– Maman?

– Estelle, elle est Njorden [23], – объяснила мама дочери, указывая на меня.

Я закашлялась. Мать бросилась на кухню и принесла чашку, которую наполнила из чайника, висевшего над огнем. Я снова выпила медового чая.

– Спасибо, – поблагодарила я. – Merci. [24]

Несколько дней я пила этот чудесный чай, ела суп, женщина, которую звали Софи, и ее дочь Эстель ухаживали за мной, и у меня снова появились силы. На третий день я даже смогла сидеть. Меня все еще мучил кашель, но приступы становились все реже.

Мой французский, которому я научилась в детстве и вспомнила в замке, позволил мне довольно сносно общаться с Софи и Эстель. Я узнала, что мама и дочка живут вдвоем в отдаленной провинции Франции. Муж Софи умер несколько лет назад. Софи подумывала о переезде на побережье, где жил ее брат, но слишком любила свою деревеньку.