Анна Киселева - Алтайские робинзоны

Шура взял его осторожно за плечи и повел подальше от водопада. Некоторое время они шли молча.

Наконец. Лёня остановился улыбнулся своей милой и жалкой беззубой улыбкой и сказал:

— Ну, теперь я сам.

Пошли быстрее. Солнце село, и стало холодно в мокрой одежде.

Опять настигала ночь и становилось жутко. Шура винил себя за то, что так много времени потерял у водопада, забыв о серьёзности своего положения.

— Погоди-ка… — он остановился и круто повернул к горному склону. В склоне чернела дыра, Лёня стоял на берегу потока и смотрел вслед товарищу. Вот Шура остановился, наклонился и исчез в черной пасти.

— Шурик, не надо! — с ужасом закричал Лёня.

Ему представилось, что из дыры вылезет кто-нибудь страшный, но Шура спокойно позвал:

— Лёня, иди-ка сюда!

Леня осторожно приблизился.

— Смотри-ка, пещера!

Лёня заглянул. Было темно, но когда глаза привыкли, он рассмотрел маленькую пещеру, метра в два шириной и длиной и метра в полтора высотой. Пол пещеры был усыпан мелким белым песком.

— Всё равно сегодня до дому не добраться. Давай переночуем в этой пещере, — предложил Шура.

Лёне стало тоскливо: опять ночевать в горах. Но возражать было бесполезно: в самом деле наступала ночь.

— Ничего, мы здесь устроимся, как дома, — сказал Шура, снимая сумку и лук. Лёня стоял, прижав к груди руки, дрожал от холода, и ему хотелось плакать. Шура же энергично принялся за работу: стал подтаскивать камни, чтобы загородить вход в пещеру.

— Леня! — крикнул он. — Помогай мне, а то замерзнешь.

Лёня стал собирать сухие сучья для костра и рвать папоротник для постели. Скоро всё было готово. Хотя Шура промок насквозь, спички не отсырели: он хранил их в жестяной коробочке. Ребята развели костёр около пещеры и стали сушить одежду. Поужинали очень скромно: провизию приходилось экономить. После ужина вырубили колья. Орудуя ими, как рычагами, подкатили к пещере большой камень и завалили им вход, оставив маленькую лазейку. Залезли в пещеру и заделали отверстие изнутри.

Убежище было надежное, однако ночь обещала быть холодной. Уже сейчас ребята начинали мерзнуть. Они укрылись курточками, а сверху навалили берёзовых веток, травы, папоротника.

Лёня долго не мог уснуть. Вспомнился дом, не этот, дедушкин, а свой, в Сосновке. Вспомнилась мама. «Какая она теперь стала?» — спросил себя Лёня, и ему сделалось очень грустно. Ему вспомнилось, какой хороший у них с Шурой был живой уголок под кроватью: совёнок, белые мыши. Совёнок, правда, противный, головастый и всегда пищал, зато мыши были прехорошенькие: маленькие, беленькие. А один раз в прошлом году они с Шуриком принесли ужа, и он жил в комнате под шкафом, а мама об этом не знала. Однажды утром, когда Лёня ещё лежал в постели, она вошла в комнату и вдруг закричала, отскочила от двери и затрясла ногой. Оказывается, уж вылез из-под шкафа погреться на солнышке, и мама на него чуть не наступила. Лёне было смешно, а уж с шипением уполз под шкаф. Интересный был уж, молоко пил из блюдечка, да мама заставила унести его на согру. А Лёня в тот же день притащил в комнату весёлую компанию лягушат. Они прыгали по всей комнате, один лягушонок оказался даже на постели у Жени. А Женя — молодец: не боится ни мышей, ни лягушек. Что она сейчас делает? Спит, наверное, в своей кроватке, и мама спит, и не знают они, что делается с Лёней.

Лёне стало очень жаль себя, из-под его закрытых век по щеке потекли слёзы. Он вздохнул коротким и шумным вздохом, похожим на всхлипывание.

ШУРИК открыл глаза и долго смотрел на полоски спета, лежащие на зеленой стене пещеры. Это солнечные лучи проникали в щели между камнями. Он вскочил, отвалил камень и вылез из пещеры.

Солнце ласковое, горячее, радостное, заливало ярким светом долину, пестревшую яркими цветами. Вода в потоке искрилась и смеялась. На молодой сосёнке сидела кедровка.

— Здравствуй, солнце! Здравствуй, кедровка! — весело сказал Шура, кивая большелобой головой. Кедровка пискнула и перелетела на другое дерево. Всё кругом тихонько, ласково засмеялось, и Шура засмеялся, морща короткий нос.

Вдруг он перестал смеяться. Глаза его округлились, он вытянул шею. В кустах малины мелькнула желтоватая спина дикой козы, за которой бежал совсем маленький козлёнок. Шура кинулся в пещеру, схватил лук, стрелы и выскочил обратно. Опустившись на песок, он пополз в кусты. Коза стояла у ручья и, подняв голову, смотрела в его сторону, но не видела его. Шура дрожащими руками вставил стрелу и, целясь, натянул тетиву.

Шура дрожащими руками вставил стрелу и, целясь, натянул тетиву.

Чуть слышно взыкнула стрела, в кустах скрылся короткий хвост козы.

«Не попал!» — мелькнула обидная мысль.

На песке, где стояла коза, Шура заметил несколько капель крови. Значит, коза была ранена. Он решил не упускать её и принялся выслеживать. Несколько раз на траве он находил кровь, но козы не было. Вдруг за поворотом коза, как птица, взлетела на утёс. Ещё прыжок — и она исчезла. Шура опешил, и, разинув рот, смотрел ей вслед. В кустах, почти у своих ног, он услышал жалобный плач. Мальчик вздрогнул и попятился, но потом сообразил, что это козленок. Оказывается, ранен был козлёнок: он не мог больше следовать за своей матерью. У Шуры хищно блеснули глаза. Как коршун, кинулся он к добыче. У козлёнка была ранена задняя нога. Сердце у него не билось, а трепетало. Шура заглянул в его большие красивые глаза и увидел слёзы: козлёнок плакал… Шуре стало не по себе, сердце неприятно сжалось. Погладив козлёнка по голове и опять заглянув ему в глаза, полные слёз, он часто замигал ресницами и отвёл взгляд. Теперь он готов был отдать козлёнка матери, но её не было. С козлёнком на руках он задумчиво пошёл к пещере. Первоначальная радость погасла, стало грустно и неприятно.

Лёня сидел у пещеры на песке.

— Посмотри-ка. кого я принёс, — сказал Шура.

Он присел на корточки и опустил на песок козлёнка. Лёня изумлённо приоткрыл рот, обнажая щербину.

— Уй-юй-юй! Какой малюсенький! Ты где его взял?

Шура рассказал.

— Посмотри-ка, нога-то у него как… Бедненький! А что мы с ним будем делать?

— Не… не знаю, — нерешительно сказал Шура. — У нас же есть нечего.

— Нет, Шура, не надо. Посмотри, как он дрожит и плачет. — И у Лёни у самого на густых темных ресницах повисли слезы. Он осторожно взял козленка на колени и погладил.