Анна Киселева - Алтайские робинзоны

Разбудил Шуру козлёнок. Он прикоснулся своей мордочкой к его щеке. Шура испуганно вскочил и осторожно выглянул из пещеры. Возле никого не было. Весело кричали кедровки. сияло солнце. На деревьях, на кустах, на траве сверкали бриллианты, аметисты, кристаллы самого чистого горного хрусталя, — тайга после дождя принарядилась. Травы и цветы особенно сильно пахли. На сыром песке виднелись волчьи следы.

— Лёня, вставай скорей! — крикнул Шура.

Лёня вскочил, как будто он не спал.

— Пойдем, Шура, скорей домой, — заторопился он.

— Пойдем, — согласился Шура.

Они вылезли из пещеры. Но тут Шуре стало жалко, что они так и не нашли золота, не нашли вольфрамитовой жилы, и все лишения, опасности, страхи перенесены зря. Было что-то оскорбительное в том, что из-за страха надо бросать нужное и интересное дело. Он тоскливо посмотрел в ту сторону, где вчера искал жилу.

— А жилу так и не открыли, — грустно сказал он.

Лёня тоже посмотрел в ту сторону и вздохнул.

— Страшно, Шура!

Но Шуре было уже не страшно: все заслонило упрямое желание найти жилу. Он заискивающе сказал:

— Они ведь днём, Лёня, сюда не придут.

— А если придут?

— Не придут, — уже горячо уверял Шура. — Нам бы только один часок поискать. Я знаю, что жила вот тут, прямо сама в руки лезет.

И он топнул ногой. Лёня нерешительно осмотрелся кругом. Ему и самому хотелось найти жилу, но он вспомнил кошмарную ночь, и по коже его пробежал мороз.

— Нет, Шура, пойдем домой. Я есть хочу.

— Да ведь у нас рыба есть. Мы поедим, часок поищем, найдем жилу и скорей — домой. Хорошо, Лёня?

Лёня промолчал, а Шура стал торопливо собирать завтрак. Хлеба уже не было: есть приходилось одну рыбу. Не было и соли, и рыба казалась противной и пресной. Наскоро закусив, ребята принялись за работу.

Прошло часа четыре. Солнце уже поднялось высоко, и роса на траве и кустах давно высохла. С ребят пот катился градом. Они уже два раза бегали купаться. Но все старания были напрасны — жила не попадалась.

— Наверное, её здесь совсем нет, — уныло сказал Лёня.

— Как нет? — упрямо раздул Шура ноздри короткого носа. — Вот осыпи кварца, зерна вольфрамита, аметисты вчера нашли, — откуда они, по-твоему?

— Не знаю, — вяло ответил Лёня.

— А я знаю: из жилы. Больше им неоткуда взяться. Видишь, тут гранит, сплошная масса.

Он стукнул о камень лопаткой.

— Если бы это было русло реки, так можно было бы подумать, что их водой принесло из другого места, а ведь это не русло. Всю эту гору срою, а жилу найду! — злобно сказал он, а потом, видя, что Лёня уже невпопад тычет лопатой, ласково добавил: — Ты, Лёня, отдохни, я один поищу.

Лёня лег на песок в тень кедра и закрыл глаза. Внезапно Шура отбросил лопатку и звонко хлопнул себя ладонью по лбу.

— Ну, где мы ищем? Где мы ищем, разини безмозглые! — закричал он.

— В чем дело? — вскочил Лёня.

— Ведь найдет же такое затмение! — горячился Шура. — Ты подумай: раз порода подвержена разрушению, значит, она находится где-то сверху, под действием дождя и воздуха, А мы ищем в песке, в глубине. Ну, не дураки ли мы!

— Это пока трудно сказать, — усмехнулся Лёня; у него опять вспыхнула надежда найти жилу, и усталость стала слабее.

— Вот тут должна быть жила, — уверенно сказал Шура, стукнув лопатой о заросший мхом выступ, похожий на трубу, торчащую из горы. У мальчика захватило дыхание. Он лихо лихорадочно стал сдирать мох. Обнажилась серая ноздреватая порода.

— Нет, это не кварц. Что же это такое? Лёня, давай скорей молоток!

От волнения он промахнулся, удар получился слабый. Еще удар — и большой обломок желтой ноздреватой породы рухнул вниз. Обнажилась блестящая порода. Это был кварц с черными включениями табличек вольфрамита. Шура ударил ещё раз — отскочил кусок и показалась маленькая пустота, а на ее стенках сверкнули кристаллы аметиста, прозрачного хрусталя, желтые кристаллы топаза и малиново-красные турмалина.

— Шурик, ведь это жила? Ага? — почему-то шепотом спросил Лёня. — Уй-юй-юй! — протянул он, всплеснув руками и вытянув губы трубочкой. Шура издал дикий воинственный крик, скатился на песок, и закружился в каком-то несуразном танце.

Через несколько минут они опять были наверху, около выхода жилы, осторожно откалывали молотками красивые кристаллы и складывали их на разостланную Лёнину рубашку.

… Осторожно откалывали молотками красивые кристаллы и складывали их на разостланную Лёнину рубашку.

— Ну, как это мы раньше не догадались? Смотри, кругом кварца более слабая порода. Она быстро разрушалась под действием воды и воздуха, а кварц разрушался медленнее, и вот образовалась такая труба. Очень просто, а не догадались, — рассуждал Шура.

— Мы еще мало каши ели, заметил Лёня. — Вперед умнее будем.

— Теперь, Лёня, беги скорей в пещеру за карандашом и записной книжкой, — сказал Шура, когда все, что можно было взять у выхода жилы, при помощи молотка было взято.

Ребята зарисовали место находки, написали и наклеили сосновой смолой этикетки на образцы пород и завязали их в лоскут.

— Ну, теперь ты отнеси это в пещеру, а потом набери малины. А я схожу наловлю на дорогу рыбы, — сказал Шура.

Они разошлись в разные стороны.

Когда Лёня вернулся с малиной к пещере, Шуры еще не было. Однако восемь крупных рыб лежали на камне у входа в пещеру, и мокрая Шурина рубашка сохла на кусте — значит, Шура приходил. Лёня развел костер и стал чистить рыбу.

Прошло минут двадцать, может быть, полчаса. Шура не возвращался. Леня начал с беспокойством посматривать по сторонам. Наконец, он не выдержал, встал, трубкой приложил ко рту ладони и закричал:

— Шура-а!

Прислушался. Эхо слабо отозвалось:

— А-а-а…

— Шура! — опять закричал Лёня уже с нетерпением.

Опять в ответ только слабое — а-а-а!

Лёню охватила тревога.

— Шура, да где же ты! — со слезами в голосе закричал он, и ему насмешливо ответило эхо — «ты-ы-ы!»

Лёня побежал по берегу ручья, потом вернулся и побежал в другую сторону, потом снова бросился к пещере. Он не знал, что подумать и что предпринять. Несколько раз принимался со слезами и отчаянием в голосе звать Шуру. Впервые за все время из пещеры вылез козлёнок. Он остановился и, как показалось Лёне, доверчиво и вопросительно посмотрел на него. Лёня схватил его на руки.

— Одни мы с тобой остались, — сказал он дрожащим голосом, и слезы покатились у него по щекам.

Так он стоял несколько минут, прижимая к себе козлёнка и плача. Затем поставил малыша на песок и, все ещё горько всхлипывая, полез на кедр. Ободрал руки, но все же влез на самую вершину и стал звать Шуру. Кричал пока не охрип. Потом слез, сел под дерево, охватив колени руками, уткнулся в них лицом и зарыдал так, что, казалось, сейчас у него разорвется сердце. В эту минуту он и хотел, чтоб оно разорвалось. Ну, что он будет делать без Шуры, один-одинёшенек в тайге, где стаями рыщут волки?